как около ехать тибе будет три года,

А прямо-то ехать тебе три месеца.

Да по той жа дорожки прямоезжия

60 А есь ли три заставушки великия:

Да как перьва застава да ле́сы тёмныя,

Да втора застава да грези чёрная,

Да как третья застава — реченька Смородина;

А у той же у речки да у Смородинки

65 У ей нет переброду да часто-мелкого

Да нет перескоку да часто-уского;

У ней есь через ей один кале́нов мост.

У того есь у моста у калёного,

Да сидит Соловей на девети дубах;

70 Там не конному, не пе́шому проезду нет,

Да не ясному соколу проле́ту нет:

Да по целому бога́тырю с конём глотат».

Тут немного бога́тырь да розговаривал,

Покруче́ свою лошадку поворачивал;

75 Он поехал по дорожки да прямоезжия.

Ай приехал ведь он да к заставушки великия,

Да ведь где были тут грези чёрныя,

Да там ли стояли да ле́сы те́мныя

Он и сходит, восударь наш Илья Муромець,

80 Он и сходит, слезает да со добра́ коня;

Он одною рукой да он коня ведёт,

Да другою рукой он ведь дубьё рвёт,

Да дубьё-ти рвёт да коню мос мостит.

Он проехал две заставушки великия

85 Да приехал ко третьей заставушки великия,

Ко той же ко речки ко Смородины.

Говорит ли государь наш Илья Муромець,

Говорит-то ведь он да таковы речи:

«Уж ты вой еси, речинька Смородинка!

90 На те нет переброду да часто-мелкого

Да и нету перескоку да часто-узкого;

Да есь через тебя один кале́ной мост;

У того-то есь у калена́ моста,

А сидит Соловей на девети дубах,

95 Он не конному, не пешому проходу нет,

Да не ясному соколу проле́ту нет».

Он сам говорил да таковы речи:

«Да просьти миня Бох да в таково́й вины!

Уж я клал-то ведь заповедь великую

100 Да на ту же на лук, калену́ стрелу:

Не отковывать от стремени булатного

Как от славного города от Мурома

Да до славного города до Киева;

Ай тепере мне лук, стрела нужно-надобно».

105 Сам поехал ведь он ко калену́ мосту;

Заезжаёт-то он да на кале́ной мост.

Засьвистел Соловей по-соловьиному,

Заревел Соловей да по-зьвериному.

Под бога́тырем конь да спотыкаитце;

110 Ён и бьёт-то коня да по крутым бедрам:

«Уж ты волчья ли пасть[431] да травяной мешок!

Зачим скоро под бога́тырем да спотыкаисьсе?»

Он берёт-то ведь лук да калену́ стрелу,

Он берёт во свои да во белы́ руки,

115 Направляёт Соловейку он во правой глаз.

Да как выстрелил он да калену́ стрелу,

Она падала Соло́вьюшку во правой глаз;

Полетел Соловей со девети дубов,

Он и падал на матушку сыру землю, —

120 Сыра мать-та земля да потрясаласе.

Он берёт Соловейка да во белы́ руки,

Он приковывал ко стремени булатному,

Сам поехал ведь он да в красен Киев град.

Он едёт во город в красен Киев жа,

125 Да ехал мимо Соло́вьев широкой двор.

Как было у Соловьюшка три дочери;

Они здрят-то ведь, смотрят во чисто́ полё:

«Вон батюшко едёт да мужика́ везёт».

Да втора́ говорила таковы слова:

130 «Шьто батюшко едет да мужика везёт».

Да как третья говорит да таковы слова:

«Да мужик-от ведь едёт, везёт батюшка;

Он прикован ко стремени булатному».

Они вышли на улочку настречать да Илью Муромця:

135 «Ты отдай нам родного нашого батюшка».

Он немного бога́тырь с им’[432] розговаривал.

Он поехал ко князю да на широкой двор

На поче́стной пир ко князю ко Владимеру.

Он мечёт коня да нерозуздана,[433]

140 Сам идёт-то во гривню да княженецкую;

Он крест-от кладёт да по-писа́ному

Да поклон-от ведёт да по-учёному,

Он и бьёт-то челом князю Владимеру

Да кнегины Опраксеи да Королевичьни,

145 И кланялсэ на вси четыри сто́роны:

«Уж вы здравствуйте вси кня́зя да вси бо́яра!»

И руським могучим бога́тырям,

И всем полени́цям да преуда́лыя

Да всем-то народу да православным жа.

150 «Уж ты здрасвуй, уда́лой да доброй молодець!

Я не знаю, тебя как имене́м назвать

Да как звеличать тибя из отечества.

Добро жаловать ко мне да хлеба-соли ись,

Хлеба-соли-то ись, вина с ме́дом пить!»

155 Они все на пиру да сидят пьют, едят,

Да все на честном они приросхвастались:

А иной-от хвастал да широки́м двором,

А иной ведь хвастал да золотой казной,

А иной ведь тут хвастал силой богатырскою,

160 Да иной-от хвастал да молодой жоной,

Да безумной-от хвастал да родной сестрой.

А один доброй молодець сидит не пьёт, не ест,

Он не пьёт-то, не ест, ише́ ничем не хвастаёт.

Говорит-то Владимёр стольнё-киевской:

165 «Уж ты вой еси, уда́лой доброй молодець!

Уж ты што жа сидишь у меня не пьёшь, не ешь,

А не пьёшь-то, не ешь сидишь, ничем не хвастаёшь?» —

«Бласлови мне, Владимер-князь, слово молвити,

Слово молвити мне-ка, да речь гово́рити!

170 Я еду из города из Мурома.

Я был-то под городом Чижемом;

Я очистил дорожку к вам прямоезжую,

Да привёз я Соловья к тебе на широкой двор».

Говорит-то Владимёр таковы речи:

175 «Не пустым ли ты, детинушка, похваляисьсе?»

Говорит-то Илья да таковы речи:

«Уж ты вой еси, Владимёр-князь стольнё-киеськой!

Ты бери-тко дружинушку хоробрую:

Перьву голову Добрынюшку Микитича,

180 Во вторых ты Олёшеньку Поповича,

Да пойдём мы со мной да на широкой двор

Да смотреть Соловья прикована ко стремени».

А пошли они Владимёр да на широкой двор;

Говорил-то Илья наш, Илья Муромець, —

185 Он велел Солове́ю засьвистеть в полго́лосу,

Зареветь Солове́ю велел он по-звериному.

Сыра мать-та земля да потрясаласе;

Задрожали у Владимёра ножки резвыя,