во Божью́ ц́еркву́;

Он ведь крест-от кладёт да по-писа́ному,

Он поклон-от ведёт да по-учёному,[419]

Он ведь кланялсэ-то чюдным о́бразом,

55 Ишше в ли́шшецю-ту кланялсэ Василью Переме́тьёву.

Его спрашивали да попы, дьяконы:

«Ты какой-от идёшь да каким словёшь?» —

«Я слову-ту Олёшинькой Поповичём.

Нас ведь шло-прошло два брателка назва́ныя:

60 Во перьвы́х-то шол Чюрилушко Петровиць-от,

Во вторых-то шол я, Олёшенько Поповиць-от.

Как Чюрилушко пошол к Васильёву широку́ двору,

Да к Васильёвой ушол он к молодой жены;

Я Олёшенько пришол да во Божью́ церькву

65 Как четья́-та, пенья́ слушать церьковного,

Я того жа ведь слушать-то звону колокольнёго».

Ише брал-то Васюльюшко шляпочьку со спичечки,

Ише сам-то пошол да из Божё́й церьквы,

А повесил свою-ту буйну голову.

70 Он приходит к своёму-ту широку́ двору,

Он колотитьце за серебряно колечюшко.

Услыхала тогды девушка-служаноцька,

Да любимая Васильёва племе́нёнка,

А сама говорила-то таковы речи:

75 «Ише хто у нас колотитьце у колечюшка?»

Говорил-то ей дедюшка родимыя:

«Отпирай-ко ты, девушка-служаночька».

Да скакала тут девушка на резвы́ ножки,

Побежала тут девушка по новы́м сеня́м,

80 Отьпира тут девушка двери на́ пяту.

Говорил ведь дедюшка таковы речи:

«Уж ты вой еси, девушка-служаночька!

Ише хто-то ведь у нас есь небывалой гось?»

Отьвечяла ёму девушка-служаночька:

85 «Какой-то пришол Чюрилушко Петровичь-от,

Да ушол он ведь с дединкой в задьню горьницю».

Отьпирал тогды Васильюшко в горьници двери на́ пяту.

Завернула Чюрилушка во периночьку.

Говорил тогды Васильюшко таковы речи:

90 «Ише чья эта сибирочька на спичёчьки?»

Отвечяла ёго да молода жона:

«Уж как были тут бабушкины́ робятушка

Да оставили у мня эфту сибирочьку». —

«Ише чьи эти сапожочьки под кроваточькой?»

95 Отьвечяла ёго-то молода жона:

«Уж как были тут бабушкины робятушка

Да оставили сапожки-ти под кроваточькой».

Розьвернул тогды Васильюшко пиринушку, —

Да лёжит-то Чюрилушко Петровичь-от.

100 Он ведь выхватил свою-ту саблю вострую

Да отсек у Чюрила-та буйну голову.

Говорила Васильюшку молода жона:

«Соберём мы, Васильюшко, пир наве́сели,

Шьто уходил у мня Чюрилушка Петровичя».

105 Ишше со́брал Васильюшко пир наве́сели.

Наливала она им два стоканьчика,

Наливала она да зелья смёртного,

Подносила Васильюшку Переме́нтьёву,

А другой-от ведь девушки-служаночьки,

110 Да любимой-то Васильевой племе́нёнки.

Выпивали они-то да зельё смертноё;

Приходила им тут кончина[420] свету белого.

104. КАМСКОЕ ПОБОИЩЕ[421]

«Уж ты вой еси, Добрынюшка Микитичь-от!

У тибя, у Добрынюшки, рука лёкка́,

Да рука-та лёкка да как перо востро́.

Уж я буду-ту тебе, Добрынюшка, росказывать:

5 В перьву голову — Самсона ты Колыба́нова,

Втору голову — Дуная-та Пересла́вьёва,

В третью голову — Гаврюшу-ту Долгополого;

Да пиши-тко Луку Толстоременьника,

Да обе́х пиши с племе́ньником;

10 Уж ты Ро́шшу пиши-тко, Рошшиби колпак,

Рошшиби колпак пиши с племеньником,

Да двух братьицей пиши-тко-сь, да двух Збродовичей,

Да двух братьицей пиши-тко-се двух Поповиц́ей,

Да пиши-тко-се Потанюшку-ту Хро́мого,

15 Да пиши-тко-се Дюка сына Стёпанова,

Да пиши-тко-се Матьвеюшка Петровичя».[422]

Да собиралось тут бога́тырей тридц́еть без единого,

Да тридцятой — государь наш Илья Муромець.

105. СОРОК КАЛИК СО КАЛИКОЮ

Собираласе дружиночька, соро́к калик,

Уж как со́рок калик-то да со каликою.

Атаманом тут Касьян-то да сын Ивановиць,

Подъата́маньё Михайлушко Михайло́вичь-от.

5 Они клали таку заповедь великую:

«Ише хто-то из нас, братцы, заплуту́итьце,

Ише хто-то из нас, братцы, заворуитьце,

Ише хто-то из нас, братцы, за блудо́м пойдёт, —

Не ходить тогды ведь вам не под царской суд,

10 Не под царской-от суд да не под княжеской;

Ну такого чёловека судить своим судом:

Ише ясны-ти оци тянуть косиц́еми,

Да речистой-от язык тянуть те́менём,

Да ретивоё сердечюшко промежу́ плечи,

15 Да жегчи́ будём селитрушку на белы́х грудях,

Да отсе́кчи втепо́р да буйна голова,

Розьмётать ёго тело по чисту́ полю».

Они здраво[423] идут-то в полё чистоё;

Да пошли ети калики в Еруса́лим-град

20 Они Господу Богу-ту помолитисе,

Ко Господьнёму гробу-ту приложитисе,

Во Ердань-реки-то да окупатисе.

Им ведь стретилсэ Владимёр на чисто́м поли;

Скинива́ёт свою-ту шляпу пуховую:

25 «Уж вы здрастуйте, сорок калик со каликою!» —

«Уж ты здрастуй, наш Владимёр да стольнё-киеськой!»

Говорил-то им Владимёр да таковы речи:

«Уж вы вой еси, сорок калик со каликою!

Уж вы спойте-тко мне стих Еле́ньския —

30 Не слыхал-то я у вас стиху́ Еленьского».

Становилисе калики во единой круг,

Во единой круг калики-ти на зелёной луг,

Востры копьиця в земьлю-ту испоты́кали,

Они суночьки-котомочьки исповесили;

35 У их суночьки-котомочьки рыту бархату,

А подсуночьки у их-то де красного золота;

Да как запели калики-то стих Еленьския.

Уж как матушка сыра земьля потряхаласе;

Под Владимёром конь-от подтыкаитьце,

40 Да упал на коленки конь на сыру́ землю,

Да упал-то Владимёр-то со добра́ коня.

Говорил тогды Владимёр-от таковы речи:

«Уж вы сорок калик-то да со каликою!

Уж вам полно петь-то стих Еленьския;

45 Не могу-ту я у вас больше слушати».

Перестали калики петь стих Еленьския.

Да ставал тогда Владимёр на резвы́ ноги,

Ише сам говорил-то таковы речи:

«Да именья у мня в собой не случилосе,

50 Золотой-то казны при мне не пригодилосе;

Вы подите-тко-се да в крашон Киёв град,

Да к моей-то вы подите к молодой жоны

Ише на́ имя к Опраксеи-ти Королевисьни:

Она заплатит ведь вам за стих Еленьския».

55 Да пошли эфти калики в крашон Киев град;

Да приходят ко гривни-то княжене́рския,

Они просят тут милостину спасёную.

Увидала-то Опраксея Королевисьня,

Отпирала окошочька[424] немножочько

60 (Да сама говорила потихошенько),

Подала им