гости к воспитанникам «Военной Реалки», как назывался тогда бывший австрийский кадетский корпус, вскоре упраздненный. Рота приехала со своим корпусным оркестром, который произвел на хозяев ошеломляющее впечатление. Оркестром тогда руководил бывший капельмейстер л. – гв. Преображенского полка и известный дирижер, надворный советник Цибулевский. Его приглашали дирижировать симфоническими оркестрами в Белград, Загреб и Прагу. Это давало ему дополнительный заработок, львиную долю которого он употреблял на приобретение недостающих инструментов для корпусного оркестра. Состав оркестра он довел до 60 человек. Разумеется, крымцы в долгу не остались и некоторое время спустя пригласили старшую роту Мариборского корпуса к себе. Был устроен общий обед, для которого, в дополнение к умеренному количеству вина, разрешенному начальством, были заготовлены и тайные резервы, благодаря чему трапеза прошла исключительно весело. Некоторых гостей, чтобы им не влетело от своих офицеров, пришлось увести в лес отсыпаться. Хорошие отношения, налаженные с Мариборским корпусом, вскоре принесли и материальные плоды. Крымскому корпусу было передано австрийское обмундирование мариборцев, состоявшее из серо-стальных мундиров и синих брюк, в которое и были одеты младшие роты, украсив корпус еще одной разновидностью форменной одежды.

Особенно встревожили молодежь слухи о возможном приезде в Стрнище Главнокомандующего генерала Врангеля. С необычайным рвением готовились кадеты к встрече своего любимого вождя, приложили много стараний к уборке и украшению занимаемых помещений и организовали охрану дороги от железнодорожной станции до лагеря, но, к сожалению, Главнокомандующий приехать на этот раз не смог.

Вскоре пошли слухи, что корпус будет переведен в Банат (часть венгерских земель, отошедших после мировой войны к Королевству С.Х.С.), в город Белую Церковь, где уже было расположено Николаевское кавалерийское училище и Мариинский Донской институт. Белая Церковь, небольшой город (около 10 000 жителей, преимущественно немцев), вблизи румынской границы, у реки Нора, притока Дуная, протекающего в 12 километрах южнее города.

Письменный доклад министру народного просвещения, представленный профессором Р. Кошутичем о результатах его посещения корпуса в Стрнище, ускорил разрешение вопроса о переводе корпуса в более удобное и культурное место. Во второй половине октября месяца 1922 года корпус тремя эшелонами был перевезен в город Белую Церковь. Переезд состоялся согласно следующему приказу:

7-й приказ по корпусу от 19 октября 1922 года:

«Ввиду предстоящего переезда корпуса в Белую Церковь, приказываю:

1. Корпусу передвинуться тремя эшелонами.

Состав первого эшелона: 1-я рота, хор, музыка, строевая, хозяйственная и учебная части, корпусной (общий) цейхгауз, сапожная мастерская, швальня, церковное имущество, имущество, состоящее в ведении квартирмейстера и эконома корпуса. Всего людей 241, груза – 53 600 кило.

Состав 2-го эшелона: 2-я и 5-я роты, ротные цейхгаузы, часть имущества кухни… Всего людей 243, груза – 16 000 кило.

Состав 3-го эшелона: 3-я и 4-я роты, ротные цейхгаузы, оставшееся имущество… квартирмейстера и эконома корпуса, лазарет… всего людей 251, груза – 19 300 кило.

2. Начальниками эшелонов назначаю: 1-го – полковника Руссияна, 2-го – полковника Чудинова и 3-го – полковника князя Шаховского.

3. Я буду следовать с 1-м эшелоном.

4. Начальникам эшелонов принять к точному исполнению утвержденное мною указание для передвижения корпуса в Белую Церковь, приложенное к приказу от сего числа.

5. Г.Г. служащим и их семействам следовать с эшелонами, согласно прилагаемого списка».

Военное министерство предоставило для размещения корпуса две каменные, трехэтажные, окрашенные в желтый цвет казармы у окраины города, одну – типа зданий русских корпусов – казарму «Краля Петра», и другую, меньших размеров, казарму «Обилич», которая вскоре была отобрана для нужд сербского артиллерийского полка. Средства на ремонт этих казарм были отпущены Державной комиссией, в ведение которой кадетские корпуса перешли с 1 февраля 1923 года, сохранив свое подчинение и моральную связь с Главнокомандующим.

Благодаря особому отпуску средств корпус смог не только отремонтировать запущенное здание казармы, но и частично приспособить для более удобного размещения, провести электрическое освещение, сделать умывальники, провести воду во все этажи. Трудами кадет были оборудованы классы и сделана мебель из подручного материала.

С 14 ноября начался на новых местах новый 1922/23 учебный год (вице-фельдфебель Троянов). Общее число (579 кадет) разделялось на 5 рот и 20 классных отделений. Такое большое количество учащихся, рот и отделений вызывало крайнюю скученность в размещении: не было помещений для церкви, зала и столовых. Отсутствие мебели, насекомые, гнездившиеся в старом здании, и невозможность отопить огромное помещение без зимних рам делали кадетскую жизнь очень неприглядной и тяжелой. Но, наряду с этим, близость русского училища укрепила дисциплину кадет и вызвала в них стремление к внешней подтянутости. Юнкера быстро отучили кадет от распущенности и неряшества, вызванных привольем стрнищенских лесов. Звон юнкерских шпор заставлял кадет подтягиваться и четко приветствовать проходящего «корнета». Не дай бог прозевать. А еще хуже на вопрос: «Почему не приветствуете вовремя?» – ответить: «Виноват, господин корнет, – не заметил». «Корнет» смерит такого ротозея-кадета презрительным взглядом и, со словами «Что я вам – муха, что ли?», отошлет его в корпус явиться старшему кадету.

Строго по уставу относились к кадетам и офицеры училища, что очень способствовало скорому укреплению кадетской дисциплины, хотя иногда и служило поводом к возникновению затруднительных положений, вызванных эмигрантскими условиями жизни корпуса. Весьма характерен случай, происшедший с кадетом М., только что произведенным в вице-унтер-офицеры. Желая достойно отметить это значительное событие в жизни кадета, он пригласил несколько ближайших друзей в небольшой ресторанчик, где надеялся в задней «юнкерской» комнате спокойно угостить их незамысловатым ужином. Не успели друзья как следует вкусить сладость свободы, как звон шпор, предвестник всех кадетских несчастий, предупредил их о надвигавшейся грозе. В дверях, отстраняя хозяина, появился дежурный по гарнизону офицер училища. Кадеты вскочили и замерли, вытянув руки по швам. Офицер потребовал, чтобы кадеты назвали свои фамилии, и, заметив золотые нашивки на погонах вице-унтер-офицера М., сухо приказал: «А ну-ка, унтер-офицер, ведите свою веселую команду за мной в корпус». М. уныло повел своих злополучных гостей вслед за офицером. Через минуту вечернюю тишину прорезала его звонкая, почти радостная команда: «Кадеты, бегом марш… Врассыпную». Вмиг кадеты скрылись в темноте. Казалось, все прошло благополучно, тем более что, не сговариваясь, кадеты сообщили офицеру вымышленные фамилии. Однако, после длительных совещаний, они пришли к заключению, что дежурный офицер дела так не оставит и добьется их опознания. Нависла угроза исключения из корпуса за несколько месяцев до получения аттестата. Решено было немедленно доложить о случившемся директору, генералу Римскому-Корсакову. Кадеты были уверены, что под косматыми и грозными седыми бровями скрываются ласковые глаза любящего «деда» и он не позволит, чтобы совершилось непоправимое несчастье. Внимательно выслушав рапорт, генерал распорядился отправить всех участников пирушки на две недели под арест, сбавить всем балл