было много, поскольку рыцари ордена Святого Иоанна строили новый город – неприступную крепость Шиберрас.

А главное – той осенью знать из Мдины начала возвращаться из своего временного изгнания на Сицилии. Не слишком быстро, думал Фенсу. У него совсем закончилось серебро.

Глава 47

Моисей носился по палубе, чувствуя, как развевается на ветру его одежда. Балансировал на шлюпочной палубе. Он в жизни не видел такого огромного корабля со своей командой солдат и стрелков, суровых мужчин в доспехах, охраняющих дорогой груз: оливковое масло, тмин и хлопок. Судно имело четыре мачты, и попутный ветер туго натягивал паруса. Выйдя из порта Мессины, корабль зашел сначала на Сардинию, а затем на генуэзский остров Корсика. У берега он повстречал три североафриканские галеры. Корсары почти целый день шли позади, решая, стоит ли напасть на корабль, но как только попытались приблизиться, с палуб пальнули огромные пушки, и вопрос был решен. Корсары убрались восвояси искать более легкую добычу.

Мария стояла на носу судна, глядя на чаек, резвящихся на ветру. Каждый день, проведенный в море, все дальше уносил тоску и ужас пережитого. На горизонте уже показалось европейское побережье.

Европа! После стольких лет мечтаний вот она, перед ней!

Повсюду виднелись паруса судов, заходящих в гавань и выходящих оттуда. Пока еще они казались белыми черточками на фоне серого моря. Сразу за ними виднелись деревья и холмы Прованса.

Позади нее послышался стук костылей по деревянной палубе. Мария улыбнулась, почувствовав знакомый трепет, который всегда ощущала при его приближении.

– Ты же знаешь, тебе никогда не удастся подкрасться ко мне незаметно, – сказала она, не оборачиваясь, обвив его руки вокруг своей талии.

– Я и не собираюсь подкрадываться. Я хочу, чтобы ты слышала, что я иду тебя соблазнять.

Он поцеловал ее в ухо и потерся подбородком о ее шею. Сплетя пальцы, они смотрели на берег, ощущая легкий бриз на лице.

– Это Марсель, – сказал он. – Еще три недели, и мы с Божьей помощью будем в Париже!

Она поднесла его руки к губам и поцеловала:

– Я молюсь, чтобы твое решение оказалось верным.

Она знала, какой ценой ему обошлось это решение. Расплачиваться за него ему предстояло всю жизнь.

Ла Валетт остался холоден до конца. Он был твердо настроен унизить своего заблудшего рыцаря. Великий магистр задумал построить новый город, могущественную крепость на полуострове Шиберрас, чтобы ни один враг не смог больше поставить свои пушки над мальтийскими укреплениями. Город решено было назвать Валеттой, в его честь. Великий магистр с головой погрузился в планирование новой цитадели. Вся Европа восхищалась им и поздравляла с победой. Папа римский пожаловал ему кардинальский титул. Ла Валетт отказался не из скромности, а из страха, что ношение кардинальской шапки принудит его пресмыкаться перед папой римским. Теперь ла Валетт не мог и помыслить о том, чтобы подчиняться кому-либо, кроме Бога.

Дело Кристиана де Вриса не сильно его беспокоило. Пилье Франции изгнал Кристиана из обержа и отобрал у него рыцарское облачение. Герб дома де Врисов сняли со стены, где красовались гербы победителей. Имя Кристиана вычеркнули из всех списков. Ему не разрешили покинуть Мальту на борту «Святого Габриэля», галеры ордена, находившейся во время осады в Великой гавани и теперь отправлявшейся в Мессину. Кристиану пришлось ждать разрешения отбыть с торговым судном. Некоторые именитые рыцари стали его избегать. Кристиан не знал, в каких еще формах может выразиться его унижение в будущем, ведь члены ордена происходили из знатных семей, с которыми у Кристиана наверняка еще не раз пересекутся дороги.

Он много размышлял над тем, считается ли предательство обетов, данных ордену, предательством против Бога. Бертран непременно доказал бы ему, что нет, а в таких вопросах он был мастер. Сам же Кристиан безмерно мучился, зная, что обречен на страдания на долгие годы.

Возможно, не будь Марии, он принял бы иное решение. Теперь же, держа ее в объятиях, он понимал, что ничего более драгоценного в его жизни нет, а с Богом он уж как-нибудь помирится.

– Я сделал то, что должен был, – произнес он и развернул Марию лицом к себе. – А вы, мадам, скоро станете очаровательной графиней!

Мария почувствовала, как к глазам вновь подступают слезы. Она поцеловала Кристиана и подумала о Сальваго, как это часто случалось в последнее время. Она всегда будет ненавидеть его самого и дьявольское начало внутри него. И в то же время она была ему благодарна за то, что он сделал для Кристиана. Без Сальваго она не встретила бы Кристиана в первый раз. Без Сальваго у нее не было бы Кристиана сейчас.

Впоследствии, как это часто бывает после таких драматичных событий, как осада Мальты, ходили разговоры, что Кубельесу следовало бы похлопотать о канонизации Сальваго, погибшего в огне за веру. Марии было все равно. Она была рада, что он погиб именно так. Она надеялась, что он достаточно настрадался, и ее не волновало, станет ли он святым.

Прошло несколько недель, прежде чем она нашла кого-то, кто знал о судьбе ее отца. Его застрелили из лука. Если его и похоронили, то в общей могиле, бесконечно глубокой яме, полной безымянных тел.

Она не знала, что стало с Нико. В последний раз она видела, как он бежит к пробоине в стене. Она горячо верила, что ему удалось добежать и спастись. Мария вспоминала тот день, когда его отобрали у нее. Тогда они, еще совсем дети, искали сокровища. Она рассказывала ему небылицы о том, как она вырастет и будет жить в замке и у нее будут слуги и целые поля люпина. Как-то ночью, когда они с Кристианом лежали в тесной каморке за каютой капитана, она рассказала об этой мечте, смеясь и вспоминая, как Анжела Бука сообщила ей, что люпины – обычный сорняк.

– Ну, должен признать, наш замок не совсем как из сказки, – сказал Кристиан. – Но слуги у нас имеются. А люпины – не только сорняк. Мы держим скотину недалеко от Парижа, и люпины – отличный корм.

Мария с трудом верила своему счастью.

По крайней мере отчасти ее мечта сбылась.

Потрепанное штормами, но уцелевшее рыбацкое суденышко с Мальты причалило в Пескарии, порту Кефалонии, гористого острова в Ионическом море, который Гомер называл Самосом. В разные периоды им управляли римляне и норманны, турки, а в последнее время – венецианцы. В уютных пещерах острова в свое время скрывались Тургут и Барбаросса. На холмах над гаванью росли виноградники и оливковые рощи, а за ними – пышные леса из кипарисов и сосен. Склоны Эноса были усыпаны луговыми цветами, а вершина горы пряталась в густых облаках.

Капитан опустил парус, и судно плавно причалило.

У капитана не было ни денег, ни страны, ни дома. Лишь это судно, которое он втихаря увел как-то на рассвете из Марсамшетта.

«В жизни человека наступает такой момент, – учил его давным-давно Леонардус, – когда приходится выбирать между тем, что правильно, и тем, что может сохранить тебе жизнь. Дело в том, что эти вещи не всегда совпадают».

Он знал, что его выбор, возможно, не верен, однако он действительно сохранил ему жизнь.

В ту ночь на Мальте, когда он собирался отправиться к Мустафа-паше, чтобы формально отказаться подчиниться его приказам, он долго брел вдоль берега, слушая прибой. Как бы он ни страдал, в глубине души он был уверен, что он не предатель и не трус. Он был не готов умирать, по крайней мере в этой битве. Ни за ту, ни за другую сторону.

Оставалось только одно.

Он прошел мимо командной палатки Мустафы к интендантской палатке и разбудил каптенармуса, спавшего на циновке. Потребовал бочонок воды, четыре ломтя подсушенного хлеба и вяленого мяса. Дошел до дальнего конца Марсамшетта, где стояли захваченные мальтийские рыболовецкие суда. Выбрал подходящее, небольшое, но устойчивое, с одной мачтой. Парус оказался старый, но в хорошем состоянии. Никто не заметил, как он отчалил.

Путешествие выдалось трудным. Дважды он чуть не пошел ко дну. Но он справился.

Я Аша или Нико?

Бóльшую часть жизни он пытался это выяснить. При этом обычно трудностей с тем, чтобы определить, что верно, а что неверно, у него никогда не возникало.