Ночка темна, Я боюся,

Да про-во-ди-и

Меня, Маруся.

Миша басом, с выражением, закатывая глаза, выводил:

       Провожала-жала.

До вокзала-зала…

Куры истошно галдели, кудахтали, иные из них, мешая нам, бестолково лезли под шланг. Тогда Мишка направлял время от времени на какую-нибудь пернатую дуру белую струю. Курица трясла головой, чихала, мы хохотали. Ну, наконец-то закончили и с курятником, и с остальными панскими делами. Впереди – желанный день для себя.

Да, а ведь завтра нам предстоит идти на юбилей к Павлу Аристарховичу. Отправимся четверо, так как Мише и Леониду надо ехать со Шмидтом на какую-то пилораму. Я всю неделю думала-гадала, что же подарить нашему «бывшему», и ничего не придумала. Решила снять со своей «экспозиции» две открытки с видами Ленинграда. Одна из них – Дворцовая площадь с памятником Николаю I. Другая – Невский проспект возле кинотеатра «Аврора» с уходящей вдаль перспективой. Думаю, что Павлу Аристарховичу такой сувенир будет приятен. Кроме того, в конверт с открытками я вложила тот красивый английский ремешок для часов, что презентовал мне недавно Толька.

Сима с Ниной тоже ломают головы над подарками. Нинка попросила у меня лист бумаги и довольно сносно нарисовала на нем свой дом с палисадником, со скворечником на березе, и рядом извилистую речку. А чтобы «юбиляр» лучше понял ее рисунок, сверху крупно написала: «Это – Россия!!» А Сима в последний момент расщедрилась – извлекла из недр своего чемодана отделанные желтым янтарем запонки, которые она привезла из дома. Одна мама не задумывается о подарке. Она сразу решила, что преподнесет Павлу Аристарховичу связанные ею еще в России из овечьей шерсти теплые варежки. Сейчас она «колдует» в кухне – готовит на утро ржаное тесто и начинку для пирожков (В моей кладовке так вкусно пахнет жареным луком!)

Ну, что еще? Наконец-то позавчера получили весточки – одновременно от Гали и от дяди Саши. Галя сообщает в письме, что находится сейчас в небольшом городке Шробенхауз, что расположен в округе Дехау. Работает на железной дороге, их там несколько человек – русских женщин и девчонок, а руководит ими пожилой, в общем-то, спокойный, немногословный немец-мастер. Заменяют прогнившие шпалы на новые, очищают насыпи от травы и мусора. Живут железнодорожные «остарбайтеры» в дощатом бараке, спят на двухъярусных нарах. И все было бы ничего, но… голодно. Те девчонки, которые побойчее, пишет Галя, ходят иногда в хлебную лавку, где выпрашивают у покупателей куски, а она, Галя, пока этого не может. Правда, иногда живущая в соседнем доме немка приглашает ее вечерами помыть пол или постирать белье и за это кормит ужином. Еще пишет она о том, что в их барак частенько заходят вечерами и в выходные дни живущие поблизости «остарбайтеры» и поляки, кто-то, случается, принесет губную гармошку. Так что скучать не приходится. Словом, тон Галиного письма не такой уж мрачный, как я, по правде, ожидала, может быть, она и привыкнет там.

А письмо дяди Саши очень сдержанное. О себе и о своей работе он почти ничего не пишет, только интересуется нашими делами. Мы сделали вывод, что его отправили на какой-то военный объект, о чем он не может, не имеет права сообщить. Об этом свидетельствует и его обратный адрес: название города не указывается, вместо него – лишь несколько цифр. Вчера я написала им обоим ответы.

Ну, вот и все. Время опять позднее. Спокойной ночи.

28 ноября

Воскресенье

С полчаса назад вернулись из гостей, и мне хочется записать по горячим следам свои впечатления. Какие они? Необычный прием, новое знакомство, и разговоры, разговоры – такие резкие, такие тревожные… Но расскажу все по порядку.

Павел Аристархович с Юрой ждали нас к трем часам, мы и явились точно к этому времени. Юбиляр огорчился, что Леонид с Мишей не смогли прийти, так как это обстоятельство несколько нарушило порядок на праздничном столе. Дело в том, что места здесь были распределены заранее (чего у нас дома раньше, при ожидании гостей, никогда не делалось), а возле приборов лежали небольшие, предназначавшиеся конкретно для каждого гостя сувениры (вот о таком я вообще никогда не слышала).

Мама получила красивую, в виде лилового бархатного ромба игольницу. Сима – красочный деревянный «грибок» для штопки чулок. Нинка – маленькое, круглое, с изящным ободком зеркальце. Ребятам предназначались одинаковые светло-коричневые с золотыми полосками по краям мундштуки. А я… а меня ждал невиданный по щедрости подарок – элегантная белая, с серебряным тонким орнаментом на конце и с размашистой надписью по корпусу «Paris» самопишущая ручка. Какая прелесть! Павел Аристархович отдельно вручил мне флакон фиолетовых чернил, показал, как следует заправлять крохотный резервуар. (Сейчас пишу этой ручкой, и кажется, что слова сами собой льются на бумагу.)

Мы все, конечно (а в особенности я и Нинка), были рады таким прелестным, нежданным сувенирам, но в то же время ощущали и вполне понятную неловкость – ведь наши-то «юбилейные» подношения на фоне этих щедрых даров выглядели так бедно! Однако Павел Аристархович, казалось, был искренне доволен всеми нашими подарками, – по крайней мере, он и виду не показал, что ему что-то не понравилось. Наоборот. Нинкину картинку он тут же прикрепил к стенке над комодом, похвалил ее за умение, произнес дрогнувшим голосом, что отныне этот уголок России будет всегда с ним. Маме с Симой он галантно поцеловал руки и тоже сказал какую-то витиеватую любезность, наподобие того, что их душевные подарки – самые милые вещицы, которые ему когда-либо приходилось иметь. А из моего конверта он взял только английский ремешок, открытки же настойчиво сунул мне обратно в руки.

– Нет, нет, – сказал мягко и вместе с тем непреклонно. – Я не могу, не имею права лишать тебя, моя девочка, самых великих твоих ценностей. Пожалуйста, не сердись и не настаивай, я все равно не возьму их. Вот этот прекрасный ремешок – другое дело. Он как раз кстати – мой уже окончательно стерся.

Кроме нас четверых, в гостях у Павла Аристарховича оказались еще очень старая женщина Мария Арнольдовна и ее сын, как мы поняли, одинокий холостяк – Георгий Николаевич. Они приехали из Готенхафена, – по-видимому, это их навещали недавно Павел Аристархович с Юрой. Оба – несколько чопорные и церемонно-предупредительные в отношениях между собой, с нами – сдержанно-приветливые. Георгий Николаевич, полный мужчина, с овальной, словно яйцо, лысиной на совершенно белой голове, с крупным носом и с пронзительными карими глазами под