– Раньсе не мозет – есе на улице светло, – обстоятельно объясняет тот. – Вдруг кто-нибудь из фрицев увидит. – И видимо, обидевшись за «гадика», добавляет: – А тебе-то сто до него? Ведь он не к тебе собрался.

Ушла и Вера. На часах – четверть пятого. Тревога моя возрастает. Мальчишки накинули пальто, нахлобучили шапки, выбежали на улицу. Они намерены встретить Роберта, чтобы затем вместе с ним вернуться к нам. И тут вдруг некстати заявляется Ваня СМЫК – как всегда, напомаженный, лоснящийся, с распахнутым до ушей ртом. Объяснил, что его «хызяйка» направилась навестить мельничиху, которая доводится ей какой-то родственницей, а он, Ваня, решил заглянуть на часок к нам.

О Господи, не хватало еще, чтобы этот «хызяйский» прихвостень увидел здесь англичанина! Ведь мы уже убедились: что знает Ваня – тут же узнают все в округе. Что же делать? Как выпроводить его? И вдруг я, к своему величайшему изумлению, слышу, как Нинка громко говорит:

– Послушайте, мы, кажется, забыли, что сейчас Квашник с полицаями должны нагрянуть! Ведь Шмидт вчера о чем предупреждал? – с четырех до пяти намечается проверка всех «остарбайтеров».

Уголком глаза я вижу, как Ваня поспешно прячет губную гармошку, которую только что извлек из кармана, как торопливо надевает и застегивает пальто: «Нет… Спасибо. Уж лучше я пойду… Как-нибудь в другой раз, – бормочет он. – Сегодня у меня нет „аусвайса“, ведь в деревню я с „хызяйкой“ пришел».

Ай да Нинка! Ну, молодец! Я благодарно подмигиваю ей, а Сима только бессильно разводит руками: дескать, ну и фрукт растет, что с нее дальше будет?

Снова на крыльце какая-то возня. Это вернулись Толька с Генкой, посиневшие, с красными носами – на улице мороз и сильный ветрюга. Они прошлись вдоль железной дороги, никого не встретили и решили ждать своего Падика здесь.

Стрелки часов показывают цифру «пять». И тотчас раздается тихий стук в окно. Мельком я успеваю подумать: вот она, английская точность. Мальчишки бросаются к двери и наперебой орут: «Пришел он, Падик! Вот он, англик наш!»

Входит Роберт, улыбающийся, несколько смущенный, с таким же красным, как у мальчишек, носом. Здороваемся. Я представляю ему маму (с Симой и Нинкой он уже знаком), предлагаю раздеться. Роберт выходит в коридор, чтобы повесить шинель, возвращается, и мне тотчас вспоминается пушкинское: «…Как денди лондонский одет». Да, вид у него, прямо скажу, респектабельный: куртка и брюки точно только сейчас из-под портновского утюга, кремовая рубашка с галстуком под тон ей выглядят безукоризненно, а ботинки надраены так, что хоть смотрись в них, как в зеркало.

Я указываю Роберту на диван, предлагаю сесть, но он медлит, выглядит немного встревоженным. Дело в том, говорит он, что сейчас, недалеко от железной дороги, ему повстречался незнакомый парень, по произношению, похоже, русский. Он сказал ему: «Камерад, если вы без отпускного документа – будьте осторожны. Мне доподлинно известно – сейчас в этот район нагрянет с облавой полиция…» Так вот, если мы действительно опасаемся полицейской проверки, то он, Роберт, должен тотчас покинуть нас…

Нинка при этих его словах фыркнула, и я не выдержала, невольно рассмеялась. «Да нет, – сказала, – останьтесь. Кажется, особых опасений нет. Хотя, впрочем, кто знает…»

Вопреки всем моим тревогам, вечер прошел неплохо. Даже, можно сказать, отлично. Роберт держался очень просто и естественно, сумел расположить к себе всех. Даже Лешка (они с Мишей вернулись вскоре) был с ним приветлив и по-своему радушен. Как раз подоспел ужин, и мама пригласила Роберта отужинать с нами. Он охотно, без «отнекиваний» согласился. Как почетному гостю – иностранцу, мама положила рядом с его тарелкой единственную нашу вилку, что привезли еще из дома (вторая где-то потерялась), и он ловко ею и ножичком орудовал. Потом, видимо, заметил, что остальных, особенно меня и Симу, смущает необходимость есть ложками, незаметно отложил вилку и, как ни в чем не бывало, тоже принялся уплетать жареную картошку ложкой.

Но главное впечатление, конечно же, не от ужина и не от способностей «английского денди» тотчас приноравливаться к окружающим и подражать им. Главное – это его рассказы. Сколько же хорошего, светлого мы услышали в этот вечер о своей Родине. Уж не знаю, откуда ему, англичанину, вернее ирландцу, известны такие подробности, может быть, он выдумал все это лишь для того, чтобы сделать нам приятное, – но мы слушали его с интересом и были так благодарны ему! «Ваша страна, – говорил Роберт, – сильна и могущественна сейчас, как никакая другая держава в мире. Напряженная военная жизнь бьет в ней гигантским ключом. Освобожденные от немецких захватчиков города тут же начинают отстраиваться заново. Все огромное население Советского Союза поднялось на борьбу за счастье, свободу и независимость своей Отчизны. В ряды бойцов встали девять миллионов славных советских девушек, из которых рождаются подлинные героини. Недавно в Лондоне шесть русских девушек удостоены почетных английских орденов. Им вручали награды под звуки Интернационала и под восторженные овации лондонцев…»

Я решила поделиться с Робертом своими сомнениями и опасениями. Как-то на днях к нам забежал вечером Ян от Нагеля и рассказал, что он встретил знакомого, «мудрого» поляка, который предсказывает, что скоро, очень скоро настанет час, когда англичане и американцы объединятся с Германией и повернут свое оружие против России. Тогда я рассердилась на Янека, мол, полно врать и плести небылицы, но в душе снова поселились тревога и страх: война тянется бесконечно, силы, по сути дела, одинокого в борьбе Советского Союза, какие бы победы он сейчас ни одерживал, постепенно ослабевают. И что ждет нашу страну впереди, а заодно и меня, всех нас, «восточных рабов»?

Лежа в тот вечер в кровати, я молилась: «Господи, помоги России! Не допусти, Господи, столь подлого вероломства со стороны союзников. Помоги, пожалуйста, нашим поскорей разбить фашистов!» Как хотелось мне тогда хотя бы на мгновение приподнять мрачную, непроницаемую завесу, что отделяет нас от будущего, чтобы воочию увидеть, что там, за этим пологом, чтобы знать, стоит ли жить дальше?

Такими вот сомнениями и опасениями я и поделилась с Робертом. Он улыбнулся, слегка дотронулся до моей руки: «Какой вздор! Подобного гнусного предательства ни английский, ни американский народы не допустят никогда. Наши страны навсегда останутся, должны остаться в дружбе». (Тут мне невольно с неприязнью подумалось: говорят о дружбе, а где конкретная помощь, где обещанный уже тысячу раз второй фронт?)

Разговор коснулся также личного, частного. Роберт рассказывал о своей семье, об ирландских традициях, интересовался нашей жизнью в России. Собрался домой в восьмом часу