это будет хорошей идеей, — Аленка закусила губу, все также мечтательно смотря в небо. — Все ездят на машинах, а я хотела на облаке. С родителями делилась. Папа просто надо мной посмеялся. Мама попыталась объяснить, что это невозможно, но я не поняла и половины из того, что она мне наговорила. Казалось, что она несет какую-то ахинею.

Ах, эти детские мечты. Они всегда казались мне чем-то волшебным, вызывающим неподдельный восторг. Добрые, хрупкие… Способные треснуть просто от одного неосторожного слова. Сколько таких было разрушено и еще будет? У Аленки было также? Может быть. В любом случае, я должен хотя бы попытаться вернуть веру в эту мечту. Пусть и максимально аляповатым образом.

— А знаешь, — я смотрю в мечтательные глаза подруги и крепче сжимаю ее руку. — Было бы неплохо стать всадником облаков. Зная тебя, ты наверняка смогла бы сделать небо над нами чище.

Аленка задорно улыбается, и поворачивает глаза в сторону Алисы. Та одобрительно ухмыляется и глазками стреляет в сторону почти добитой сигареты, мол, докурю сейчас и приду. Аленка кивает и тут, слегка напевно, начинает произносить слова:

Прорываясь сквозь облака,

Эту густую белую вату,

Твои мысли найдут слова

И откроют веки на правду.

Теперь ты свободен от мук

От оков, что тебя окружали.

Вновь зазвучит сердца стук,

Отныне оно не будто из стали.

— Твое? — спрашиваю.

— Если ты не будешь смеяться, то да, — краснеет девушка.

— Какое я право имею? — задаю резонный вопрос. А стихотворение действительно прекрасно. Пофиг на ямбы и хореи, в нем — душа. Молодость. Молодость, молодость как молоды мы все когда-то были! Как улыбалось нам в те года всенепременно пробивающееся солнце из-за туч. Какое пряное головокружение терпко исходило от улиц, щедро позолоченных его светом. А теперь нам скоро тридцатник. От осознания этого вдвойне ценилось это внезапное путешествие в прошлое. Каким бы мимолетным оно по итогу не оказалось.

Аленка в ответ на мой вопрос молча жмет плечами. А сзади к нам уже подкралась Алиса, обняв при этом обоих за плечи.

— Ай-ай-ай, — качает она головой с издевательской усмешкой. — Стоило только отойти — уже милуетесь. Постеснялись бы хоть.

— Алис, — спокойно ответила Аленка. — Сделай милость, сходи в зад.

— А ведь это самый настоящий удар под дых, — заключила рыжая. — Впрочем, чего я еще могла ожидать от подруги? Ты неисправимая засранка, Ален.

— Вся в тебя, — подмигнула ей та.

Интересно, нам долго еще ехать? Все это зашло слишком в какую-то сентиментальность, в которой я определенно не горел желание участвовать.

Да и не стоит мне начинать привыкать к этому. А то, когда меня выкинет назад, будет очень больно.

А как еще должно быть, когда люди, которых ты в полном праве называть друзьями, станут для тебя лишь сном и обрывком воспоминаний? Это и было моей личной обратной стороной монеты. Вопрос, которым я задаюсь каждый день. И продолжу задаваться. Добро пожаловать в бесконечное лето, говорите? Надеюсь…

***

Долго ли, коротко ли, но поезд вскоре начал притормаживать. Я даже не заметил, как сплошной лесной массив начал сменяться на некое подобие цивилизации. Вдоль железнодорожного пути все чаще и чаще стали показываться маленькие деревянные домики. А там уже и лес полностью остался позади, уступая место пейзажам более урбанистическим. Окончательно наш состав остановился около маленькой, явно видавшей виды платформы, за которой проглядывался небольшой продовольственный рынок. Удостоверившись, что никто нас не караулит, дабы сдать в детскую комнату милиции, мы выпрыгнули из состава и окольными путями вышли в, как я понимаю, окраины райцентра.

— Вот она, блин, настоящая провинция, — пробормотал я.

— Добро пожаловать, — хмыкает Аленка.

Впрочем, все казалось довольно чистеньким и аккуратненьким. И воздух совсем не такой, как ожидалось — свежий, смолистый, несмотря на вполне себе ощущаемые «элементы промышленного пейзажа». Короче, из общей картины мы выбивались знатно. Причем ведь, вроде, никто и не видел, как мы гуськом покидали полувагон, но все равно на нас, казалось, смотрела каждая бабулька, продающая свой прямиком с грядки урожай. Оно и понятно — трое оборванцев в наглухо перепачканной пионерской форме. Не каждый день такое увидишь.

Но, вопреки всем опасениям, жизнь этого уютного рынка и его окрестностей продолжала течь своим чередом. Прохожие бегали по рядам, ругаясь и о чем-то вечно оживленно споря с продавцами. Если кто и смотрел на нас косо, то вряд ли заострял внимания. Своих дел по горло, чего уж там. Но внезапных дяденек с погонами все же стоило бы и опасаться. Так, на всякий случай. А то мало ли, в Комсомол не пустят…

Да какой, нахрен, Комсомол, совсем сбрендил?

«Уважаемые пассажиры…» — противный голос из динамиков неприятно прошелся по ушам. Ох, уже и забыл, каким он может быть мерзким.

Аленка, быстро перебирая стройными ножками, тут же умчалась куда-то вдаль в поисках холодной газировки, а мы с Алисой, напротив, начали неспешно прогуливаться среди рядов, наполненных различной вкусно и не очень пахнущей продукцией.

— Пирожки! Горячие пирожки!

— Помидоры! Покупаем помидоры!

— Молодые люди, рыбки не желаете? Копченая, утром еще плавала!

— Ага, утром она плавала! Рыбу-то тебе чер-те откуда везли, и черт-те как она хранилась. Вы ее не слушайте, молодые люди, травануться, может, и не траванетесь, но если желудки нежные, городские, то некий дискомфорт гарантирую.

— Да ты там вообще рот закрой, за капустой своей гнилой следи!

— Нормальная у меня капуста!

Господи… Сердючки на фоне не хватает для полноты картины. Ай-на-нэ-на-нэ…

— Зачем они всегда так орут? — тихо спрашивает Алиса.

— А как иначе покупателей завлечь? — жму плечами. — Тут негласное правило — чем ты наглее, тем больше продашь. Кстати, я в соседнем ряду краем глаза видел лавочку с музыкальными кассетами, можем пойти посмотреть.

— Денег все равно нет, — грустно улыбается рыжая. — Смысл тогда? Душу травить? Нет уж, лучше тут пока походим. Да и Аленка чтоб нас не потеряла.

Тут как раз кстати и она собственной персоной назад прискакала с тремя бутылками зеленой жидкости и небольшим целлофановым пакетиком.

— Во, — хвастается, — «Тархун» разливной надыбала. И холодненький. Макс, я тебе еще покушать взяла.

— Ален, я говорил, что я тебя обожаю? — не знаю, какими были сейчас мои глаза, но загорелись они явно конкретным таким волчьим огнем. Аж чуть не прослезился.

— Нет, но буду не против, если будешь говорить почаще, — медовым голосом ответила та под звонкое фырканье рыжей. — А ты не фыркай, а то и взаправду уведу!

— Ой, да больно надо, — скривилась та. — Уводи. Мне такого и даром не нужно.

— Обидно, — сострил я нарочито расстроенную физиономию. — Я