в 8 утра вдруг совершенно неожиданно справа, из-за Протоки, ухнуло орудие, и снаряды начали ложиться вдоль окопа. Красные, видно, ночью как-то переправили орудие на тот берег. Неужели исполняются их вчерашние угрозы: «Завтра будете все у нас»?!

Красные пошли в атаку. Полковник Логвинов, заменяющий командира полка, с утра у нас в 1-й линии. Он не выпускает из рук трубки.

– Батарея! – кричит он. – Сосредоточьте огонь по левому берегу, отвлекайте их батарею! Пулеметчики, на вас вся надежда! – кричал Логвинов на левый фланг, где наготове стояли четыре «льюиса». – Оставьте аппарат! – махнул он мне и Иваницкому.

Мы взяли винтовки и легли на бруствер. Снаряды рвутся то впереди, то позади окопа, то падают в воду и поднимают водяные столбы. Но все внимание наше сосредоточено вперед, где между кустами и деревьями спокойно идут на нас красные. Они идут кучами. До них шагов полтораста.

– Батальон! – закричал Логвинов. – Пли!

Грянул залп из 80 винтовок, и яростно зарокотали четыре «льюиса». Боже мой, что получилось! Красные все пали на землю и, как раки, полезли в разные стороны. Многие кинулись в камыши, прямо в болото. Другие кидались в воду. Мы бешено стреляли, пулеметчики выпускали диск за диском. Уже красных не было, а наши все стреляли!

– Разрешите в атаку? – кричали офицеры Логвинову, вылезая из окопа.

– Куда? Куда? – закричал он. – Назад!

Ночью наши лазили в разведку. Притащили одного красного, раненного в грудь. Он говорил, что у них перед наступлением все были уверены, что мы еще раньше покинули окопы. Нас, телефонистов, 4 человека (я, Иваницкий, Башлаев и Солофиенко), дежурим в первой и второй линиях день и ночь, подменяя друг друга. Говорят, завтра кончается погрузка всех частей.

23 августа. Десять часов вечера, пишу при свете горящего кабеля. Все уже спят – утомились. Ну и денек был сегодня! С раннего утра красные буквально засыпали нас снарядами. У меня в ушах до сих пор стоит визг и треск от них. Не могу уснуть. Нам, телефонистам, пришлось особенно жарко. Как я остался жив, не знаю. Приходилось все время выскакивать из окопа и поправлять порванные линии.

Потом красные пошли в атаку, они покрыли всю поляну. У нас зарокотали пулеметы и открылась отчаянная стрельба. Пришло на помощь человек 30 с полковником Логвиновым из 2-й линии. Все лежали на бруствере и выпускали обойму за обоймой. Красные, невзирая на потери, шли напролом. Одни падали, другие сзади лезли. Было жутко!

– Почему батарея молчит? – кричит Логвинов в трубку. – Батарея! Батарея! Черт возьми! – орал он, ругаясь. – Связь! – прохрипел он, бросая трубку.

– Я, господин полковник! – кричу я.

– В одну минуту батарею дать!

Я схватил моток кабеля, запасной аппарат и, забыв про снаряды и пули, колбасой несусь по камышам. Батарея в тылу в версте. Прибегаю, батареи нет.

– Где батарея? – кричу я солдату, который грузит повозку какими-то вещами.

– Сейчас ушла на погрузку.

– Как? Куда? Почему?

– Не знаю, – флегматично ответил солдат.

Я быстро включил аппарат в брошенную линию – работает!

– Алексеевский полк! Батарея ушла на погрузку!

В ответ слышу такие ругательства, каких я никогда не ожидал от полковника Логвинова. Бегу обратно. Стрельба почему-то утихла. Какая-то зловещая тишина.

Смотрю – навстречу бегут наши, их всего человек 50.

Тра-та-та-та – опять засвистели пули.

– Полк, стой! – слышу голос Логвинова.

Остановились и легли на поляне. Я присоединился к ним. Около часу перебегали назад, пока не влезли в свежие, для нас приготовленные окопы. Вечером из Ачуева прислали патронов, продуктов и два «льюиса».

Темно. Впереди стоит секрет. Все, прильнув к брустверу, спят, ведь устали страшно. Иваницкий контужен, сидит и все время так странно мотает головой. Жалко нашего Башлаева. Его убило осколком гранаты. Он и другие убитые и раненые – человек 40–45 – лежат там… Их оставили там, когда покидали тот окоп. Бедняги раненые! Но что наши могли сделать?

24 августа. Часов в шесть утра мы покинули вчерашний окоп, так как красные открыли такой огонь, что нельзя было выдержать. Наш последний окоп невдалеке от моря, отсюда видна Ачуевская церковь и мост. Красные нас оставили в покое и бьют по мосту. Если его разобьют, мы погибли. Отсюда до места погрузки верст семь. Уже известно, что грузимся сегодня вечером. Набежали черные тучи. Поднимается ветер, море неспокойное. При ветре будет скверно грузиться.

Наши четыре «льюиса» уже пошли через мост на ту сторону. Они будут обстреливать противника, когда мы будем отходить через мост. Уже отправили новых раненых на погрузку. Я сдал аппарат и кабель с ними. Мы остались с одними винтовками. Второй батальон – человек 30 – пошел на погрузку. Красные не стреляют; они, очевидно, отчаялись нас взять и ждут, когда мы сами уйдем. За 2-м батальоном на мост пошел 1-й батальон – осталась только офицерская рота, человек 18. Едва только батальон взошел на мост, как красные с криком «Ура!» вылетели из своих окопов. Они, вероятно, не предполагали, что часть нас еще осталась на том берегу.

– Рота, пли! – крикнул капитан Осипенко272, который остался старшим вместо Логвинова.

Офицерская рота дала залп, другой. Красные отхлынули. Наконец поднялась Офицерская рота.

– Не спеши! – кричит Осипенко. – Реже шаг! Рядами, господа, рядами, – слышен голос Осипенко. – Через мост вольным шагом, не беги! Вторая полурота, стой! Пусть первая пройдет!

Красные открыли яростный огонь. Пули защелкали по мосту. Двух человек уже понесли на руках. Наступила наша очередь. Мы, человек семь, быстро перебежали по мосту. Наши 4 «льюиса», захлебываясь, трещали по красным. Мост был обмотан соломой и облит керосином. Два офицера стояли с паклей.

– Не отрываться, господа, скорым шагом! – кричит сзади Осипенко (капитан Осипенко за оборону Протоки и за героически проведенное отступление был награжден орденом Святого Николая Чудотворца). – Ждать никого не будем.

Пулеметы наши все еще строчат. Над нами поют красные пули. Проходим Ачуевскую часовню, хутор – никого. Я оглянулся назад. Мост был охвачен пламенем, две лодки неслись вниз по течению, а остальные, разорвавшись на две части, колыхались у нашего берега.

Шел мелкий осенний дождь. Мы шли по вязкому песку к месту погрузки. Несем по очереди раненых, тяжелые «льюисы». Проходим место, где был лагерь: сломанные повозки, следы от костров, какие-то пустые банки, бумажки. Не поживятся красные тут, напрасно они так рвутся сюда! Я вспомнил нашу высадку на Кубани, какой был теплый солнечный день. А провожая нас, даже природа плакала.

Идем не особенно быстро, раненые просят не качать их здорово. На море стоят два судна: один миноносец и рядом небольшой пароход