Три ночи и три дня неистовствовало пространство между позициями воинов Тьмы и башней крепости. На четвёртую ночь корявыри отошли на тысячу шагов назад и наступило затишье. И израненное пространство обессилело, выдохлось и отдалось на волю сна.

Когда в сон людей продрался дикий крик горхуна, они не испугались, но были ошеломлены. В следующее мгновение камни, которые устилали ярусы вокруг башни, выпустили наружу, как змеиные яйца выпускают гадов, сотни и сотни изголодавшихся по человеческой крови корявырей – и началась резня, а вслед за ней – штурм…

Через три четверти часа Рэгогэр, тот самый Рэгогэр, по прозвищу Бешеный, которого не могла остановить никакая сила и который дерзко смотрел в глаза каменных горбунов, признался себе: «Всё кончено», и, перед тем как выбить балку, заключавшую в себе секрет обрушения крепости, и оказаться погребённым вместе с корявырями под её развалинами, сказал Эвнару:

– Друг, возьми два десятка своих воинов, открой тайные люки и уведи нэтлифян. Прощай.

Так и сталось. Нэтлифяне (среди них были две из трёх пленниц, которым Зусуз даровал свободу), покинув через люки крепость, по подземным ходам ушли в лес Шивун, а затем в Дорлиф, недаром же Малам велел некогда Рэгогэру перенести прямоугольник с зубцами, обозначавший крепость на карте, нарисованной его пасынком, на другое место. («Не только прочные стены, возведённые мастерами, могут спасти людей, но и невидимые глазу пути, дарованные природой»).

Пали: Рэгогэр, Брарб (его пасынок), Тланалт, Новон (сын Лутула и Фэлэфи) и почти все защитники нэтлифской крепости. Так закончился разговор между Повелителем Тьмы и пленным лесовиком.

* * *

В начале пересудов следующего дня воздух перед домом Лутула и Фэлэфи вдруг разразился волнительными неумолчными криками ферлингов, которые всполошили их хозяев. Лутул, а за ним Фэлэфи выскочили из дома и ахнули: навстречу им ковылял, подтаскивая левую ногу и клоня голову набок, Гег. Коричневые пятна на груди и крыльях его говорили о том, что их тронуло злое пламя.

– Гег, хороший мой, иди ко мне. Что же с тобой приключилось? В какой передряге ты побывал? – говорил ласковым голосом Лутул, поглаживая его по голове и шее (руки его выдавали трепет сердца, подстёгнутого тревожной мыслью). – Какую весточку нам принёс?

– Лутул, не томи, открывай, – торопила Фэлэфи.

Лутул открыл кошель, прилаженный к ошейнику, и дрожащей рукой извлёк из него Слезу, переливавшуюся жёлтым и оранжевым, точно такую же, какая уже была у Фэлэфи, и передал Её дорлифской Хранительнице.

– Нет ли письма, Лутул?

– Есть, – с этим словом, он раскрыл бумажный листок и прочитал вслух: – Сейчас обрушу нашу твердыню. Простите, что не уберёг Новона и всех-всех. Рэгогэр.

Фэлэфи упала на колени, уткнула лицо в землю и разрыдалась. И сквозь рыдания слышалось:

– Новон, сыночек наш дорогой…

В безмерном отчаянии и полной растерянности пришла Фэлэфи в дом Малама, Никогда прежде не видел он её такой. Лишь время хранило в себе мгновения той страшной поры, когда Шорош, коснувшись подвала, в котором пряталась маленькая Фэли, едва не отнял у неё рассудок. Малам понял, что отчаяние в её глазах – это не только неутолимая боль материнского сердца, но и предвкушение беды, уготованной Дорлифу. Он не стал теребить её вопросами, молча проводил в гостиную, усадил в кресло возле камина и, мысленно сказав: «Отдай свою печаль огню», обождал… Огонь и вправду растопил окаменелость души её и вернул к приятию жизни, и она, опомнясь, протянула Маламу листок с последними словами Рэгогэра. Тот, перебрав губами написанное, вышел из дому, сел на ступеньку крыльца, ткнул свою палку в земляной утоптыш и, закрыв глаза, устремил взор в невидимую даль.

Когда в дверях послышалась гостья, он, не оборачивая головы, сказал:

– Фэлэфи, дорогая, нынче хворь души делом обязаны мы прогонять, иначе ослабит она Дорлиф. На тебя и на Гордрога, оставшихся Хранителей наших, Дорлиф глаза устремит. Палка моя услышала скорый, испуганный шаг многих – через шесть дней Нэтлифяне выйдут из леса Шивун. Мы принять их должны. Соберите общий сход и наставьте людей на стезю гостеприимства. Учуяла палка моя и другую поступь, твёрдую и согласную. Шеститысячное войско Трозузорта под утро будет на подступах к Дорлифу.

– Малам, дорогой! – воскликнула в недоумении Фэлэфи. – Как же так?!

– Прозевали мы манёвр корявырей, положившись на Нэтлиф. Пока Выпитое Озеро волна за волной подкатывало к крепости, одна волна по воле Трозузорта по другому руслу побежала, на Дорлиф.

– Как же мы, дорогой Малам, беженцев из Нэтлифа принимать надумали, коли сами, будем ли живы или нет, не знаем.

– Надо, дорогая Фэлэфи, – продолжал морковный человечек, не замечая (будто не замечая) её сомнений, – немедля попросить подмогу у лесовиков и к ночи собрать общее с ними войско. Собрав, выступить к лесу Шивун, затаиться по кромке его и ждать. Я же тотчас направляюсь к месту, что двухтрубчатник мой укажет. Сдаётся мне, сородича он своего услыхал и встретиться с ним нетерпение выказал. Теперь поторопись, Фэлэфи.

– Благодарю тебя, дорогой Малам. Сделаю всё, как ты сказал. И прошу: береги себя.

Проводив Фэлэфи, Малам вернулся в дом и черкнул Семимесу записку. Начиналась она так: «Сынок, отложи все дела и догоняй меня по дороге на Нэтлиф. Отправляюсь драться со злодеем, коего повстречал ты со своими новыми друзьями у подножия Харшида. Нынче Зусуз не только имя своё буквами прирастил, став Трозузортом, но и силу двоих в одном соединил. Чтобы одолеть его без похвальбы и риска, вынужден и я добавить в пространство схватки хитрость сверх той, что в моей палке сосредоточена…»

…Минуло четыре часа из восьми, отведённых дорлифским часовым кругом ночи, когда темень, что съела дорогу между живым и мёртвым селениями, пронзил полный воинственности крик, возвысившийся над собственной хрипотой:

– Трозузорт! Я пришёл драться с тобой!.. как дрались мы в детстве и юности!.. с двухтрубчатником в руке!.. отрешённостью от забот и забав в голове и боли в теле!.. как учил нас Элэ!.. янтарный наставник наш! Вели себе не прятаться за войско своё, как я не прячусь! Если в тебе, Трозузорт, остался тот Зусуз, коего знал я на Скрытой Стороне в давнишние времена!.. отдались от защиты многотысячной на три сотни шагов! Запалим факелы и начнём!

Трозузорт, не поворачиваясь лицом к строю корявырей, впереди которого ехал на горхуне, подняв руку, остановил их.

– Слышу тебя, Малам! – пуще медвежьего рыка напугал лес Шивун ответный голос. – Наконец, дождался я мгновения!.. когда ты!.. оставив козу под приглядом приёмыша своего получеловечьего!.. истинно мужскому делу решил предаться! Иду к тебе! Ставь факелы!.. Убивать иду! Сам напросился!

Семимес, затаившийся под кустом у кромки леса, сжал палку, крепко-крепко, так же крепко, как стиснул свои получеловечьи челюсти.

– Сызмала отличался ты зычным голосом! Слышу, эта сила в тебе осталась! Посмотрим, так ли сильна палка твоя!.. спаянная с рукою и волею! – прокричал Малам, после чего воткнул в землю по обе стороны от дороги по факелу и запалил их.