– Да, она на ферме с другими женщинами.

– Проклятье!.. – пробормотал Орри.

– Вернитесь внутрь, мистер Мэйн. И сидите тихо, не надо нас сердить, тогда капитан, может, и разрешит поезду идти дальше. Оружия у нас тут целый арсенал, так что повеселимся от души. А если кто-то захочет нам помешать, прольется кровь.

– Но вы не сможете победить, Грейди! Так что это будет ваша кровь.

Горделивое выражение на лице Грейди мгновенно сменилось яростью. Он вытянул вперед дрожащую – то ли от злости, то ли от неуверенности – руку. Дуло револьвера остановилось в дюйме от носа Орри. Он стоял неподвижно, похолодев от страха. Прошло несколько секунд.

Потом еще несколько…

Внезапно открылась дверь.

– Орри?

Грейди резко опустил револьвер и с явным отвращением к самому себе буркнул:

– Убирайтесь отсюда!

Он толкнул Орри к сестре, а когда они оба зашли внутрь, с грохотом захлопнул за ними дверь грубым крестьянским башмаком.

* * *

В вестибюле гостиницы было тихо. Кто-то дремал, кто-то просто смотрел в одну точку. Время шло. Уже давно никто не плакал и даже не разговаривал. Устав от переживаний и положившись на судьбу, люди покорно ждали, что будет дальше.

Бретт спала, положив голову на плечо брата. Орри смотрел на часы с медным маятником, качавшимся туда-сюда. Постепенно маятник начал замедлять ход, словно застывая в воздухе. Орри потер глаза – усталость и напряжение брали свое.

Вошел Фелпс, вид у него был измученный.

– Прошу всех вернуться в вагоны, – сказал он. – Нас пропускают.

Кондуктор сообщил это почти шепотом, как будто боялся, что Смит передумает.

Все разом громко охнули и бросились к двери. Орри разбудил сестру, они вышли на платформу и, миновав четырех вооруженных людей, поднялись в свой вагон. Через несколько минут поезд уже медленно пыхтел по крытому мосту через Потомак.

Фелпс прошел вперед, к предохранительной решетке паровоза, чтобы проверить, нет ли каких-нибудь повреждений. Один за другим вагоны выкатились из тени моста. Начинался рассвет. Орри сидел, прижавшись лбом к освещенному солнцем окну, и думал о том, стоит ли говорить Бретт, кто такой на самом деле этот капитан Смит.

В проходе мужчина кружил в беззвучном вальсе свою рыдающую жену. Вернулся Фелпс, и одна женщина тут же кинулась к нему, держа в руке листок бумаги:

– Я хочу бросить это в окно. Мы должны предупредить всех о том, что случилось.

– Но мы будем в Балтиморе через…

Женщина его не слушала. Когда она торопливо удалилась, Фелпс снял фуражку и почесал голову.

Орри чувствовал себя совершенно разбитым. Впервые он окончательно осознал, что противостоять угрозе янки, подобных Джону Брауну, можно только с оружием в руках. Но даже если предположить, что с рабством действительно необходимо покончить, а в глубине души он иногда и сам к этому склонялся, все равно жестокие бунты – это порочный путь.

Так думал он, глядя, как мимо за окном проплывают листки бумаги. Послания пассажиров, переживших эту безумную ночь.

Послания всему миру о том, что произошло в Харперс-Ферри.

* * *

Через три дня, уже в балтиморском отеле, Орри купил какую-то газету. В холле, ресторане, на улицах все только и говорили что о налете, который закончился кровавой расправой. Лишь двое из бунтовщиков не пострадали – все остальные были или ранены, или убиты. Погибло и четверо горожан, среди них чернокожий носильщик, тело которого Орри видел на перроне. В заложниках на время оказался даже внучатый племянник президента.

В результате для подавления мятежа в Харперс-Ферри из Вашингтона был направлен отряд морской пехоты под командованием Роберта Ли, вместе с которым приехал и его старый друг Чарльз Стюарт. Сам Браун был ранен, когда отстреливался, скрываясь в паровозном депо. Теперь он сидел в тюрьме в Чарльз-Тауне, в штате Виргиния.

Орри принес газету в номер.

– Они тут перечисляют убитых людей Брауна, – сказал он, когда в гостиную вошла Бретт. – Один из них – Грейди Гаррисон, негр.

– Гаррисон? – повторила Бретт.

Орри пожал плечами:

– Должно быть, он взял фамилию того подстрекателя из Бостона.

Бретт выглядела почти такой же подавленной, как Орри.

– А о Вирджилии что-нибудь есть?

– Ни слова. Видимо, заговорщики, которые не участвовали в налете, разбежались, когда началась стрельба. Ферма не так уж далеко от Харперс-Ферри, они должны были услышать.

– Что ж, хотя мне и не нравится Вирджилия, надеюсь, она сбежала.

– Я тоже. Ради Джорджа.

Изрядно напугав его на месте событий, теперь этот налет казался Орри всего лишь жалкой попыткой, заранее обреченной на провал. Заговор был придумал безумцами, а воплощен в жизнь неудачниками. Но даже несмотря на это, он вызвал волну потрясений по всей стране, да и по всему миру. И если события последних лет не смогли окончательно разъединить Север и Юг, думал Орри, то теперь это наверняка неизбежно.

То, что стало происходить после, доказало, что его опасения не были напрасны. Даже пограничная война в Канзасе не сделала столько для раскола страны, как Харперс-Ферри. В октябре Браун предстал перед судом по обвинению в организации восстания рабов и в государственной измене.

Влиятельные северяне восхваляли Брауна и выступали в его защиту. Эмерсон провозгласил его новым святым. На Юге Хантун отреагировал вполне предсказуемо. Он назвал Брауна одержимым маньяком, а его замысел – «выражением самых глубинных наших страхов». С этим утверждением Орри, как это ни печально, был вынужден согласиться. Хотя налет Брауна и не привел его в лагерь самых ярых сторонников отделения, он уже чувствовал, что близок к этому.

Страх перед новыми бунтами распространялся как чума. Плантаторы с берегов Эшли и их жены только об этом и говорили. Братья Ламотты для патрулирования округа даже собрали из своих единомышленников отряд ополченцев, назвав его Гвардия Эшли. Хантуна избрали почетным капитаном.

Джордж прислал Орри письмо с извинениями за свое поведение в Лихай-стейшн. Он не стал упоминать о Вирджилии и ее присутствии на ферме в Мэриленде и очень сожалел, что некоторые южане возложили вину за разбой Брауна на так называемых «черных республиканцев». Поступок Брауна он расценивал как ошибку, независимо от первоначальных намерений аболициониста. Желание видеть всех рабов свободными Джордж считал безусловно похвальным.

– Похвальным! – Орри смял письмо и швырнул его в угол.

* * *

Ночью первого декабря по всему Северу, от Мэна до Висконсина, зазвенели церковные колокола. В эту ночь оплакивали Джона Брауна. На следующий день он взошел на эшафот в Чарльз-Тауне и спокойно смотрел в мутное зимнее небо, пока палач надевал петлю на его шею.