яркими для его затуманенного алкоголем взора. Синие, красные, зеленые лучи, впитавшие воздух Средиземного моря, проникали внутрь церкви, смягчая неистовство солнечного света. Катерина не мешала Уго. От яркого света у него заслезились глаза. Он энергично протер их, и на несколько мгновений все кануло в тумане – все, кроме удивительного света, нисходящего из апсиды на главный алтарь, где возвышалась Богоматерь, покрытая красным, синим и зеленым сиянием. Молитвы возносились к сводам церкви. Реальности больше не существовало, была лишь Она, лишь составлявшая Ее сумма цветов… и Она ему улыбалась.

Что хотела сказать ему Дева у Моря? Уго попробовал молиться. Катерина снова толкнула его локтем, теперь сильнее. Верующие хранили молчание, почтительно слушая проповедь. Уго продолжил молиться, не обращая на нее внимания. Мерсе жива – вот что говорила ему Дева у Моря.

– Спасибо, Владычица, – произнес Уго вслух.

На него стали оглядываться люди, но Уго, поглощенный своим видением, этого не замечал, как не замечал и попыток Катерины призвать его к порядку. Да, он должен освободить Мерсе.

– Но как? – прошептал Уго.

Дева у Моря по-прежнему улыбалась. Бернат. Бернат знал. Бернат от нее отрекся. Бернат…

– Бернат!

Истошный крик прозвенел в церкви Святой Марии, когда прихожане смиренно молились. Катерина увидела, как адмирал, стоящий в первом ряду, отдает приказы.

Прихожане стали искать источник шума, а те, что были совсем близко к Уго, отошли на несколько шагов. Катерина сжала кулаки и зажмурилась.

– Где моя дочь, Бернат? – крикнул Уго.

К ним, прокладывая путь в толпе, приближались несколько солдат.

– Что ты сделал с Мерсе? – вопил Уго. – Признайся! Покайся в своем грехе перед Девой у Моря!

Кто-то сзади прикрыл виноделу рот. Еще двое набросились на него. Уго не сопротивлялся. Но и с зажатым ртом продолжал глухо стонать. Его вывели наружу.

Звон колоколов возвестил об окончании богослужения. Прихожане высыпали из храма, многие еще задержались на площади перед главным входом. Посреди кладбища, на виду у всего города, два солдата держали Уго, ожидая приказаний адмирала. Катерина стояла рядом и рыдала.

– Что прикажете, адмирал? – спросил один из солдат, обратившись к подошедшему Бернату. – Отвести его к епископу? Или к викарию?

– Признайся! – рыкнул Уго и сделал шаг вперед.

Солдат ударил его в живот, Уго согнулся и упал на колени.

– Здесь лежит моя мать, – сказал Бернат. – Не дайте этому пьянице заблевать землю.

Солдаты вытащили Уго на площадь. От сильного удара его вырвало желчью и вином. Катерина рыдала. Бернат подождал, пока Уго придет в себя, и угрожающе произнес:

– Я ведь говорил, чтобы ты больше не попадался мне на глаза…

– Там, – перебил его Уго, показав в сторону кладбища, – я, Уго Льор, похоронил твою мать…

– Оставьте его, – приказал Бернат и задумчиво поглядел туда, где были захоронены останки сеньоры Мар.

Затем повысил голос, чтобы его слышали собравшиеся вокруг зеваки.

– Это просто пьяница, – заявил Бернат и плюнул виноделу в лицо. – И чтоб ноги твоей не было в Святой Марии – ты больше не посмеешь запятнать мою церковь. Предупреждаю в последний раз: ослушаешься – убью.

Уго с трудом поднялся, в заблеванной одежде, и повернулся лицом к Бернату. Катерина отвела взгляд. Солдат попытался помешать Уго приблизиться к адмиралу, но тот остановил его властным жестом. Люди перешептывались, ожидая развития событий.

– Что ты сделал с моей дочерью? – Голос винодела прозвучал на удивление чисто. Бернат хотел было ответить, но Уго предвосхитил его сухим предостережением: – Твоя мать слушает.

– Твоя дочь, верно, с дьяволом, своим отцом, – ответил адмирал после минутного колебания.

Уго опустил голову.

– Она мертва? – спросил он еле слышно.

Ответа не последовало. Бернат уже повернулся к Уго спиной.

В июне 1418 года Катерина наконец поняла странные слова Берната: «Она предпочла заживо подохнуть здесь, в Барселоне, а не среди крыс в моем замке». Даже отец Жоан, хоть то и была его церковь, очень долго не знал, кто будет жить в крохотной, три на три шага, келье, которую епископ велел пристроить к боковой стене церкви Пресвятой Троицы. Очевидно было одно: здесь собираются замуровать женщину.

В крохотной, темной келье стояла одна только узкая койка и имелось два оконца – одно выходило наружу и служило для подаяний, воды и пищи; другое, еще более узкое, было проделано в самой церковной стене, чтобы затворница могла следить за богослужением. Окна располагались высоко, чтобы замурованная не могла выглядывать наружу и поддерживать контакт с внешним миром.

В подобного рода затворах при монастырях, госпиталях или церквях обреталось много женщин. Одни затворялись в одиночку: в Барселоне такие жили рядом с лепрозорием, а также при церкви Святых мучеников Жуста и Пастора; другие сообща, тоже в маленьких кельях или даже в домах внутри города. Подавляющее большинство затворниц были связаны с общественными движениями, чуждыми монастырской жизни, то были мирянки: бегинки, отшельницы, святоши, избравшие путь аскезы и покаяния. Они проводили долгие часы, дни и годы в размышлениях и молитвах, пока их не настигала смерть. Они жили за счет подаяния, а монаршие особы, почитавшие их непрестанные молитвы общественным благом, брали их под свою защиту, щедро одаривали и под страхом строгого наказания запрещали нарушать тишину в тех местах, где жили затворницы.

Два каменщика замуровали входное отверстие, как только Рехина, облаченная в коричневую рясу, гордо вошла в свою келью, не попрощавшись ни с кем. Работу проделали быстро. Бегинку сопровождали один солдат и несколько священников; также присутствовали отец Жоан и бенефициары церкви новообращенных евреев. На улице собрались зеваки. Едва каменщики закончили, священник прочел молитву, затем все перекрестились и разошлись. Группа благочестивых женщин подошла к келье, и через маленькое окошко Рехине передали еду и воду. Вскоре около церкви не осталось никого, кроме белокурой женщины с бледными глазами, стоявшей на улице около главной двери.

Катерина хорошо видела боковой фасад небольшой церкви и маленькую пристройку, выступающую из стены, как гнойный нарыв. Скоро новые стены покроет грязь, и келья срастется с основным зданием, будто так всегда и было. Катерина смотрела на пристройку, где находилась причина всех несчастий Уго, похитительница Мерсе, виновница смерти Барчи. Она вспомнила Елену, рабыню-гречанку, вспомнила жизнь во дворце Рожера Пуча, когда они вместе с Рехиной обслуживали похотливого графа – одна как рабыня, а другая как шлюха. Затем Катерина вспомнила, как они жили в доме Барчи, и заметила, что по щекам текут слезы. Если раньше она чувствовала себя в долгу перед Рехиной, то теперь она слепо ее ненавидела. Эта змея причинила им слишком много страданий.

Катерина вздохнула, отерла слезы и направилась к таверне. Там ее