проверяющих, многие в таверне последовали ее примеру. От напитка нет никакого вреда – только напиваешься быстрее, но разве это грех, смеялся кто-то. «Не хуже монастырских вин!» – крикнул грубоватый сапожник, член Совета Ста, и заказал еще одну плошку. Так же подумал и мостасаф Барселоны – чиновник, уполномоченный городскими властями контролировать рынок, лавки, вес, цены и качество товара. Он установил налог на этот новый напиток и разрешил продажу без дальнейших препирательств.

Катерина и Педро много работали. Днем они трудились в таверне, а ночью перегоняли вино, и это приносило доход. Уго смотрел на их работу со стороны. Правда, сам он никогда не думал, что можно продавать огненную воду.

– Помнишь, как ее любила Барча? – спросила Катерина. – Она перегоняла огненную воду и пила как лошадь!

Уго кивнул, вспомнив о мавританке, и принялся помогать с дистилляцией.

Их успех пытались повторить. Закупали aqua vitae и несколько раз перегоняли в поисках квинтэссенции – нектара, который, по слухам, содержит блеск солнца и звезд, излечивает раны и исцеляет больных. Обжигали рот, пробуя, и разводили водой. Кто осмеливался проглотить, ощущал жжение в пищеводе, а кто шел еще дальше и отваживался выставить его на продажу, обнаруживал, что люди выплевывают питье, едва пригубив, и угрожают донести властям и добиться, чтобы торговлю прикрыли.

Огненная вода действительно сотворила чудо. Она не только принесла Уго деньги, но и вернула его к жизни. Быть может, память о мавританке оживила в нем тягу к работе – он занимался перегонкой всю ночь, так что Катерина уходила спать наверх, а Педро раскладывал свой тюфяк в той же комнате, подальше от огня. Может, Уго сам потреблял огненную воду? Несколько ночей Педро следил за ним, делая вид, будто спит, и не видел, чтобы винодел выпивал лишнего: плошку, не больше, а иногда и того не было, так увлеченно он глядел, как огненная вода сочится капля за каплей. Потом он почти целый день спал, но, по крайней мере, не пил, и Катерине стало казаться, что в его глазах мелькает искорка жизни.

Русская надеялась, что такое же чудо огненная вода сотворит и в зловонной пристройке к церкви Пресвятой Троицы. Пока Уго выздоравливал, Рехина все больше предавалась пороку. Женщины, время от времени приносившие ей еду, стали жаловаться преподобному Жоану. Рехина кричала на них, ругалась последними словами, вместо хлеба требовала вина и угрожала наслать на них порчу, если они не выполнят ее желание. Наконец священник не выдержал – он боялся, что слух о пьянствующей затворнице может дойти до епископа.

Вот почему все должно было решиться в день свадьбы Берната. Кроме пары старушек, бормочущих молитвы, в храме не было ни души – все прихожане отправились на торжество. Отец Жоан нашел в себе силы в последний раз допросить Рехину. Она была совершенно пьяна и, следовательно, потеряла свое главное оружие – холодный, коварный расчет.

– Без толку.

Катерина вздрогнула. Погруженная в свои мысли, она не сразу заметила, что к ней подошел отец Жоан.

– Что вы говорите?

– Без толку, – нетерпеливо повторил священник. – Эта женщина даже пьяной не выдает своих секретов.

У Катерины подкосились ноги, но отец Жоан поддержал ее.

– Так больше продолжаться не может. Ты должна прекратить спаивать затворницу. – (Катерина побледнела.) – Пора заканчивать, и как можно скорее. Это наша ошибка… моя ошибка: я не должен был тебе потакать.

Русская стряхнула руку священника и, собрав всю волю в кулак, решительно направилась в церковь.

– Катерина! Что ты задумала? Мы в доме Божием! – тихо, но настойчиво увещевал ее священник.

Вскоре они оказались у главного алтаря.

Катерина не обратила внимания на образа, даже не перекрестилась. Посмотрела направо: там, над ее головой, открывалось маленькое отверстие в стене – размером даже меньше, чем окошко, выходившее на улицу. Подошла ближе. Отец Жоан остался позади, искоса поглядывая на старушек, которые продолжали сосредоточенно молиться.

Катерина стояла под отверстием, не зная, что предпринять. Отец Жоан простер к ней руки и, поджав губы, спросил, что она намеревается делать. Она ударила кулаком по стене – раздался глухой звук. Что она могла сделать? Катерина вновь ударила по стене. Затем развернулась и прислонилась к ней спиной. Отец Жоан и одна из старушек глядели на нее с недоумением. Ей хотелось закричать, сказать Рехине все, что она о ней думает, пригрозить… но чем пригрозишь человеку, обрекшему себя на вечное затворничество?

– Пойдем, – тихим голосом призвал священник.

– Нет, – заявила Катерина, прижимаясь к стене.

Она следовала плану девять месяцев. Ей удалось споить Рехину, но эта шлюха никак не поддавалась.

Отец Жоан вновь ее позвал.

– Нет, – ответила Катерина.

Старушки вышли из церкви, они со священником остались одни.

Мерсе. Катерина вспомнила, как девушка улыбалась в погребе дворца на улице Маркет, как взволнованно рассказывала о графе Уржельском и о том, что они много выиграют, когда ему достанется престол. А как ее любит Уго! Нет, они должны освободить Мерсе. Но последняя возможность, кажется, ускользала…

Катерина закрыла лицо руками и горько заплакала. Отец Жоан молчал, опустив глаза.

– Кто плачет?

Голос доносился со стороны маленького окошка. Катерина всхлипнула, покачала головой и зарыдала еще громче. Священник молчал.

– Кто там? – заплетающимся языком, но требовательно спросила Рехина. – Кто… кто плачет в церкви?

Отец Жоан склонил голову набок и задумчиво прищурил глаза.

– Никто, Рехина, – ответил священник. – Ты слышишь чей-то плач?

Затворница не ответила. Отец Жоан выразительно посмотрел на изумленную Катерину, плавными жестами призвав ее продолжать.

– Ты слышишь чей-то плач? – вновь спросил отец Жоан. – В церкви ни души. Народ ушел на торжества.

– Я слышу… да! Я слышу, – вырвалось у Рехины, – женщина плачет в церкви…

– Здесь никого нет, Рехина. Никто не плачет. Быть может, кто-то плачет не в церкви, а в твоей душе?

– Нет…

– Загляни внутрь себя. Быть может, ты причинила боль какой-нибудь женщине? – направлял священник беседу в нужное русло.

Ободренная, Катерина зарыдала еще сильнее.

– Рехина… – произнес отец Жоан, – тот плач, который ты слышишь, может исходить от измученной души, которой ты причинила страдания.

Рехина отхлебнула вина с огненной водой. Было слышно, как она мнет бурдюк, громко проглатывает напиток, задыхается, кашляет и снова пьет. Катерина горько плакала, всхлипывала и стенала, не давая Рехине успокоиться.

Еврейка тревожно металась по келье, порой с ее уст слетало невнятное бормотание. Время от времени она падала на пол. Кричала. Слов было не разобрать.

– Святой отец! – воскликнула она наконец. Священник не ответил. – Святой отец! – (Тот молчал.) – Она все еще плачет, – проговорила Рехина дрожащим голосом, прислонившись к окошку.

– Рехина, я не смогу