Камнем преткновения была информационная изоляция. Вот как описывает подоплеку этого конфликта автор истории ученых-атомщиков Элис Кимбалл Смит, муж которой Сирил был в Лос-Аламосе заместителем директора Металлургического отдела:

Если бы для развития Проекта требовались только идеи, говорит Вигнер, в нем могло не быть никого, кроме Сциларда. Более уравновешенным ученым-коллегам Сциларда было трудно приспособиться к его непредсказуемым переходам от одного решения к другому; он приводил в ужас своих военных сотрудников и, хуже того, безбоязненно предавался своему, по его же словам, любимому занятию – дразнению начальства. В частности, генерала Гровса приводило в ярость откровенное высказывавшееся Сцилардом мнение, что на установленные военными правила информационной изоляции, запрещавшие обсуждение направлений исследований, не имевших непосредственного отношения друг к другу, не следует обращать внимания, если это в интересах создания бомбы[2152].

Важнее всего для Сциларда было то, что открытость информации внутри проекта способствует успеху его работы. «Невозможно предсказать заранее, – писал он в рамках обсуждения этого вопроса в 1944 году, – кто именно сможет открыть или изобрести новый метод, который вытеснит из употребления старые»[2153]. Для Гровса же, наоборот, важнее всего была безопасность.

Сначала Сцилард нарушал правила, а Гровс угрожал ему. В конце октября 1942 года, когда Ферми подходил к созданию реактора СР-1, Сцилард, по-видимому, докучал своими придирками инженерам компании Du Pont, приехавшим в Чикаго, чтобы взять на себя проектирование реактора. Артур Комптон полагал, что его действия мешают работе, но не считал их безусловно подрывными; 26 октября он писал Гровсу в телеграмме, что дал Сциларду два дня на «перенос работы в нью-йорк. мера вызвана соображениями эффективности работы организации, а не сомнениями в надежности. ожидаю вероятной отставки». Комптон не понимал, с кем имеет дело. Сцилард ни за что не подал бы в отставку по той простой причине, что считал свою помощь необходимой для создания бомбы с опережением Германии. Комптон предложил установить за ним наблюдение: «рекомендую армии следить за его действиями, но пока не принимать жестких мер»[2154]. Два дня спустя Комптон поспешно отправил Гровсу еще одну телеграмму, отменяющую предыдущие инструкции: «ситуация со сцилардом стабилизирована. он остается в чикаго без доступа к инженерам. рекомендую вам не принимать никаких мер без дальнейших консультаций со мной и конантом»[2155].

Тем временем Гровс уже подготовил действительно жесткие меры. Он написал на бланке Управления командующего инженерными войсками, предназначенном на подпись министру обороны, письмо, адресованное генеральному прокурору США, в котором Сцилард назывался «враждебным иностранцем», которого следует «интернировать вплоть до окончания войны»[2156]. Телеграмма Комптона предотвратила его арест: письмо так и не было ни подписано, ни отослано.

Однако этот инцидент поставил под вопрос лояльность Сциларда и внушил Гровсу непреодолимую неприязнь к нему. Ответные действия Сциларда были решительными; он собрал большой набор документов 1939–1940 годов, демонстрирующих его роль в донесении информации о ядерном делении до Франклина Рузвельта и в особенности его усилия по убеждению физиков Соединенных Штатов, Британии и Франции в необходимости добровольного соблюдения секретности. В середине ноября Комптон нерешительно переслал эти документы Гровсу[2157], тем самым неявно встав на сторону Сциларда. Таким образом, первое столкновение между Гровсом и Сцилардом закончилось патом. Сцилард увидел, какой большой властью обладает Гровс. Гровс узнал, как давно и тесно Сцилард связан с развитием исследований атомной энергии, и, возможно, понял, что люди, которых он считал жизненно важными участниками проекта, – Ферми, Теллер, Вигнер – являются давними коллегами Сциларда, мнение которых также придется учитывать.

Затем Сцилард начал осторожную кампанию, похожую на тактику политических диссидентов в Советском Союзе, – он пытался добиться перемен, скрупулезно настаивая на соблюдении своих юридических прав. Первый залп этого сражения он дал 4 декабря, через два дня после того, как Ферми успешно продемонстрировал цепную реакцию. Он отправил Артуру Комптону выдержанную в спокойном тоне памятную записку, в которой сообщал, что чиновник, ответственный за работу с патентами НКОИ, затребовал патентные заявки «по изобретениям, связанным с цепной реакцией». В связи с этим, писал Сцилард, возникает вопрос о том, что делать с изобретениями, «созданными и зарегистрированными до того, как мы смогли воспользоваться финансовой поддержкой государства». Они с Ферми будут рады подать совместную заявку, но только если им будет гарантировано сохранение их прав на предыдущие, созданные по отдельности, изобретения. Записка продолжалась в этом простодушном стиле вплоть до последнего абзаца, в котором и содержался настоящий вызов:

Моя нынешняя просьба явно свидетельствует об изменении [моего] отношения к патентам на связанные с ураном разработки, и я буду признателен за предоставление мне возможности объяснить причины, вызвавшие такое изменение, Вам, а также государственным службам, имеющим отношение к этому вопросу[2158].

Раньше Сцилард считал, что ему будет предоставлен равный с другими голос по вопросам развития технологий деления. Поскольку теперь он оказался в информационной изоляции, его свобода слова была ограничена, а его лояльность была поставлена под вопрос, он был готов использовать единственное имевшееся у него средство давления – юридические права на свои изобретения.

Комптон переслал просьбу Сциларда Лайману Бриггсу[2159], в обязанности которого в УНИР входили и патентные дела; Бриггс решил, что этим вопросом должна заняться армия. Сцилард подождал до конца декабря и, не получив никаких известий, сделал следующий шаг. Во второй записке он сообщал Комптону, что хочет подать заявку на «базовые изобретения, на которых основана наша работа по цепным реакциям в неразделенном уране… созданные до начала государственной поддержки этих исследований». Этот патент мог быть зарегистрирован только на его имя или совместно с Ферми; он выражал готовность «в любой момент передать патент государству за такое финансовое вознаграждение, которое будет признано справедливым и соразмерным». Никакие конкретные суммы в этой записке не упоминаются; по данным дел армейской службы безопасности, Сцилард запросил 750 000 долларов[2160]. Но дело было не в вознаграждении, а в представительстве:

Я хотел бы воспользоваться этой возможностью, чтобы напомнить, что вопрос о патентах обсуждался заинтересованными лицами в 1939 и 1940 годах. В то время ученые предложили создать государственную корпорацию, которая следила бы за новыми разработками в этой области… и приобретала бы соответствующие патенты. Предполагалось, что ученые получат в этой государственной корпорации должное представительство…

В отсутствие такой государственной корпорации, в которой ученые могли бы влиять на использование фондов, я не могу предложить передать государству патенты, охватывающие основополагающие изобретения, без соразмерного вознаграждения[2161].

В то время как компания Du