сохранила ребёнка назло мне, потому что ненавидела меня. — Он широко улыбнулся, запрокинув голову к небу. — Сегодня я всё расскажу! Считаете, я развращал родную дочь? Что я хуже животного? Ха! Фэн Сяоци вовсе не моя дочь! — Его тон вдруг сделался мрачным. — Она — плод прелюбодеяния Сюнян с другим мужчиной, поэтому тогда… я убил её ударом ладони и закопал под розами. Фэн Сяоци мне не дочь, и я могу делать с ней, что захочу. Её родные отец и мать меня опозорили, так пусть дочь за них расплачивается, что тут не так? Ха-ха-ха-ха-ха… ха-ха-ха-ха-ха…

Бай Цяньли в ужасе смотрел на Фэн Цина — наставник, которого он почитал больше тридцати лет, на самом деле оказался таким… Фэн Цин всё хохотал как безумец. Стоявшие вокруг ученики “Ваньшэндао” утратили присутствие духа и невольно попятились. Этот сумасшедший убил жену, вступил в порочную связь с приёмной дочерью и довёл её до смерти, кто знает, на что ещё он способен теперь, когда его позорные поступки раскрылись?

Послышался ясный звон, Фэн Цин выхватил меч. В сумерка клинок в его руках блестел как изумрудные воды, сквозь плотную черноту проступала зелень — это был “Шаоши”!

Завидев этот меч, Бай Цяньли не мог сдержать желания вернуть его. Ли Ляньхуа взмахнул рукавом, преграждая ему дорогу.

Заходящее солнце полыхало огнём, озарённые им облака проносились сполохами, словно неистовая осень мазнула густой тушью.

Бай Цяньли замер — он не считал, что чудесный целитель превосходит его в боевом мастерстве, но стоило тому взмахнуть рукавом, как он не смог шагнуть дальше.

— Герой Бай, этот меч… сколько вы тогда отдали за него серебра? — дружелюбно спросил Ли Ляньхуа.

— Сто тысяч лянов.

— Дорого, слишком дорого. — вздохнул Ли Ляньхуа, посмотрел на Фэн Цина и пробормотал: — Не по карману, видимо, придётся отобрать силой.

Фэн Цин резко поднял меч, всех присутствующих обдало убийственным холодом.

Все вокруг побледнели и шаг за шагом попятились, освобождая круг для двоих.

По земле подул ветер, взметая песок, солнце клонилось к закату.

Глава 80. Бумажная пагода блаженства

— А потом?

Пламя свечи затрепетало, в “Благом лотосовом тереме” затряслась мебель.

— Только не говори, что Фэн Цином овладел дух свиньи, — процедил кто-то сквозь зубы, — он вдруг схватил кирпич, ударил себя по голове, а ты подобрал меч и вернулся.

— Ты и правда очень умный… — другой человек сел, расправив одежды.

Первый немедленно пришёл в ярость, затем что-то деревянное упало на пол и разлетелось на части.

— Несносный Ляньхуа! Хорош издеваться! Рассказывай! Что произошло в деревне Цзяоян?

В “Благом лотосовом тереме” никогда ничего не лежало на столе, даже чаши для вина приходилось нащупывать под ним. Теперь же её накрыли куском атласа, сверкающего ярче золота, сверху положили мягкую подстилку, вышитую разноцветными мотивами четырёх времён года, на неё водрузили подставку из чёрного дерева с тонкими узорами, инкрустированными червонным золотом, словно ритуальную табличку для подношений предкам — а на подставку торжественно возложили меч.

Сине-зелёный отблеск в чёрной стали, прохладной и гладкой словно стенки колодца — некогда любимый меч “Первого меча Сянъи” Ли Сянъи, героя Ли, изгнанного в бренный мир небожителя, главы ордена…

Меч “Шаоши”.

Ли Ляньхуа дотронулся до подбородка, глядя на алтарь, который Фан Добин соорудил для меча.

— Когда я сказал, что победил Фэн Цина потрясающим, изящным, единственным во всём мире и неповторимым приёмом, а Бай Цяньли от восхищения пал передо мной ниц и преподнёс меч обеими руками, ты не поверил. Когда я сказал, что Фэн Цин всё осознал, от раскаяния решил свести счёты с жизнью и отдал мне меч, ты снова не поверил. Когда я сказал, что Фэн Цин вдруг восхитился моими невероятными врождёнными задатками фехтовальщика и сам подарил мне этот меч, ты и в это не поверил… ну… — пробормотал он. — Тогда, Фэн Цин… э-э… страдал скрытой болезнью и не успел напасть, как вдруг скоропостижно скончался… как тебе такое? — Он посмотрел на друга с радостью и надеждой во взгляде.

Но Фан Добин почувствовал себя крысой, которую накормили испражнениями — ну какой ещё лжец станет радостно ожидать, что его враньё признают разумным и логичным?

— Несносный! Ляньхуа! — Он хлопнул по столу и подскочил. — Так ты отказываешься говорить? Ничего! Мы с тобой ещё не закончили! Не расскажешь сам, так я всегда могу найти Бай Цяньли и узнать у него! К тому же, слышал, при этом присутствовали шестьдесят четыре человека из “Ваньшэндао”, и ты ещё думаешь завернуть в бумагу огонь?*

От поговорки “Огня в бумагу не завернёшь”.

— И то верно, — признал Ли Ляньхуа.

— Нагородил тут чепухи! Ну ничего, однажды я выясню, как ты добыл этот меч! Тогда-то я с тобой рассчитаюсь! Несносный Ляньхуа! Ли-цветочек! Ли-черепаха… — Фан Добин топнул ногой со злости.

Его ругательства Ли Ляньхуа пропускал мимо ушей как весенний ветерок. Он извлёк что-то из-за пазухи и тихонько положил на стол.

— Гораздо больше меча “Шаоши” меня сейчас интересует это.

Предмет на столе тут же привлёк внимание Фан Добина.

— Это что ещё такое?

— Записка, которую Ван Баши нашёл в кармане Фэн Сяоци, — ответил Ли Ляньхуа. — Полагаю, вероятно, она принадлежала не ей, а Цинлян Юю.

— Цинлян Юю? — изумился Фан Добин. — Для чего она?

— Вещица очень любопытная, тебе не кажется? — с серьёзным видом спросил Ли Ляньхуа.

Глава 81. Бумажная пагода блаженства

Ли Ляньхуа положил на стол вовсе не “записку”, а склеенный кубик, на котором были начерчены линии — похоже, чтобы срезать углы квадрата.

— И это “записка”? А где слова? — вытаращил глаза Фан Добин.

Ли Ляньхуа постучал по столу.

— Слова внутри.

— Что это за ерунда и зачем? — нахмурился Фан Добин.

— Не знаю, — покачал головой Ли Ляньхуа и задумчиво посмотрел на бумажный кубик. — Лист бумаги вырезан в виде креста, на нём написано: “Из четырёх может быть либо один сверху один снизу, либо один сверху четыре снизу, либо два сверху два снизу и так далее, выбрать одно”.

— “Из четырёх может быть либо один сверху один снизу, либо один сверху четыре снизу, либо два сверху два снизу и так далее, выбрать одно”? — Фан Добин ещё сильнее сдвинул брови. — Это ещё что за бред?

Ли Ляньхуа начертил на столе несколько квадратов.

— Представь посередине листа бумаги четыре части, сверху и снизу от них останется две части, что и соответствует первоначальному значению этих слов. Здесь говорится о неком предмете из четырёх частей, сверху и снизу которого две части, или же