Сеньор требует повинности за дарование держальцам права рубить свои леса, или пускать скот на его пастбище, или ловить рыбу в его водах (право же охоты сеньор обыкновенно оставляет исключительно за собой). Сеньор назначает также весы и меры, и это также составляет повинность. Он запрещает своим держальцам продавать хлеб или вино, пока не продаст своего он сам.

Все этот составляло монополию владельца и тягостно ложилось на держальцев.

Кроме того, помещики пользовались правом justice – судить и свободных людей, живущих на их землях. Justice давала право взимать судебные пошлины, что, конечно, также составляло для сеньора источник дохода.

Justice распадалась на haute и другие виды по силе полномочий каждого вида justicie. Обыкновенно haute justicie начиналась с права взимания штрафов выше 60 солидов. К этому праву присоединилось еще право осуждать на смерть, содержащее в себе конфискацию имущества осужденного в пользу сеньора. Haute justice принадлежала не только герцогам и графам, но всем землевладельцам.

Мы знаем, что первоначально имеет силу варварское право, принадлежащее тому или другому народу варваров, и принадлежность тому или другому праву определяется не местностью, а личностью; затем является имперское законодательство, но впоследствии в разных провинциях, благодаря феодальному устройству, теряется оно и появляются кутюмы (обычное право), которые потом стали записываться, и таким образом составлялись ассизы (известны Ассизы Иерусалимского королевства, два отдельных законоположения под общим заглавием для руководства двум главным судам – для знатных и для простых людей, составленные Готфридом Бульонским). В разных местностях существовали различные кутюмы. Кутюмами ставился предел неограниченному произволу сеньора. Они – это гарантия виллана, они для него то же самое, что хартия для горожан. Кутюмы происходят от договора, приобретенного вилланом за деньги или силой от сеньора; он скреплен печатью последнего, и церковь угрожает наказанием нарушителю его. Без кутюма виллан решительно бесправен и беззащитен; владея им, он приобретает легальное положение. Как бы тягостны ни были условия его, они представляют уже то преимущество, что он их знает, что ему нечего бояться произвольного и неожиданного увеличения их.

Чтобы не затруднять себя делом надзора за соблюдением всех повинностей, сеньор выбирает посредника, нечто вроде управляющего, обыкновенно – крестьянина, иногда даже серва (major в лат. текстах или же старое римское villicus; по-немецки он называется meier, schultheiss – сборщик податей). Управляющие также владели участками земли (более значительными) и могли передавать их по наследству. Обыкновенно они не получали за службу жалованья, а вместо него удерживали себе часть доходов.

Позднее управляющие стали называться prévôt, praepositus.

Франция при первых Капетингах. Рыцарство

Обратимся к обозрению состояния Франции при первых Капетингах. Они не играли важной роли и не могли играть, ибо их собственные владения не обширны: только герцогство Франция, графства Париж, Орлеан и некоторые другие. В то же время было 78 отдельных больших областей, владельцы которых были почти самостоятельны и по отношению к которым король мог обращаться с требованиями только в качестве сюзерена, то есть с требованиями помощи во время войны. И на своей территории король не мог распоряжаться вполне свободно, там жили тоже вассалы, бывшие прежде вассалами графа Парижского, и некоторые из них (например, Монморанси) были довольно сильны и очень своевольны, да так, что иногда делали невозможным королю всякое сообщение его из Парижа в Орлеан, как это и было при Филиппе I, третьем короле после Гуго Капета (Роберт II, 996-1031; Генрих I, 1031–1060; Филипп I, 1060–1108). Несмотря на это, Капетинги не переставали предъявлять притязания на большую власть – идея монархическая еще оставалась, точно так же, как и представление о том, что король – естественный защитник угнетенных и слабых. В этих притязаниях королевскую власть поддерживала церковь, всегда бывшая на стороне сильной монархической власти. Идея о необходимости такой власти была особенно ясно выражена при Людовике VI знаменитым аббатом Сугерием.

Как бы то ни было, первые Капетинги еще очень слабы и в государстве господствовала феодальная анархия. Положение Франции было очень печально. К беспрестанным междоусобным войнам, грабежу и насилию феодалов присоединились еще страшные естественные бедствия – голод, эпидемии. Они очень живо изображены у монаха Радульфа Лысого (Radulphus monachus Glaber, ум. ок. 1050).1 Бедствия были так ужасны, что, как говорит Радульф (во французской форме Raoul), все ждали в 1000 году конца мира и светопреставления. Впрочем, последнее преувеличено; всеобщего ожидания светопреставления не было, и другие современники вовсе не придавали 1000 году такого значения, как Радульф. Но во всяком случае, картина этих бедствий, приведенная в извлечении у Мишле («Hist. de France»,2 ужасна. На 72 года (987-1059) было 48 лет, ознаменованных голодом и эпидемиями.

«Почти везде мера зернового хлеба продавалась по 60 золотых солидов; иногда шестую часть меры покупали за 15 солидов. Когда перебили весь скот и птиц, и когда этот запас истощился, голод сделался чувствительным, и для укрощения его приходилось пожирать падаль и тому подобную отвратительную пищу; иногда еще, для избавления от смерти, выкапывали из земли древесные коренья, собирали травы по берегам ручьев; но все было тщетно, ибо один Бог может быть убежищем против божьего гнева. Но, ужас, поверят ли тому, что свирепство голода породило примеры жестокости, столь редкие, в истории, что люди ели мясо людей. Путник, подвергнувшись нападению на дороге, падал под ударами убийц, они разрывали его члены на части, жарили их и пожирали. Другие, убегая из своей страны, чтобы вместе с тем убежать и от голода, были принимаемы в дома, и хозяева душили их ночью, чтобы после съесть. Некоторые показывали детям яйцо или фрукты, заманивали их в сторону и пожирали. Во многих местах отрывались трупы для подобной же ужасной цели. Наконец, это безумие, эта ярость дошла до того, что существование животного было безопасней, нежели человека, потому что, по-видимому, есть мясо людей начало обращаться в обычай. Один злодей в городе Турнюс (на реке Соне, близ Макона) осмелился выставить на рынке для продажи вареное человеческое мясо, как это обыкновенно делалось с мясом животных. Его схватили, и он не запирался; суд приказал связать его и сжечь; мясо зарыли в землю; другой человек вырыл это мясо и съел; он был также сожжен».

«Близ Макона, в лесу Шатене, стоит уединенная церковь, посвященная святому Иоанну. Какой-то негодяй построил близ нее хижину, где он резал всех, кто искал у него убежища на ночь. Случилось однажды, что к нему зашел путник со своей женой; но, заглянув в угол