хижины, он заметил там головы мужчин, женщин и детей. Смущенный и побледневший, он хотел уйти, но кровожадный хозяин воспротивился и силой хотел удержать его; страх смерти придал ему силы, и кончилось тем, что путник спасся вместе с женой и поспешно отправился в город. Дано было знать обо всем графу Оттону и другим жителям города; в ту же минуту послали большое число людей, чтобы проверить показания путника; они поспешили на место и нашли там того зверя в своем логовище, а в хижине его было 48 голов зарезанных и пожранных им жертв. Злодея привели в город и сожгли» (J. Michelet. Hist. De France).

Мешали муку и отруби с белой землей, похожей на глину, и делали из этой смеси хлеб. Но от этой пищи смертность усиливалась. Вот тогда и выступает церковь как защитница угнетенных, так как королевская власть была бессильна. Церковь проповедует «Божий мир» (trêve de Dieu).3

«Церковь одна в X веке сознавала, – говорит Semichon, – глубину общественных бедствий и желала облегчить их, но не имея возможности обратиться к королям, она сначала искала опоры в самой себе и действовала путем пропаганды и соборов, а потом прибегла к более решительным мерам, именно – сделала воззвание самому народу, вызвала в нем вооруженную ассоциацию, чтобы наблюдать за исполнением законов, и, ввиду бессилия публичной власти, поддерживала сама общественную психику и спокойствие. Большая часть историков хотят видеть начало Божьего мира в 1031 году, или даже в 1041 году; но надобно возвратиться к X веку, а именно к 989 году, чтобы встретить первые к нему попытки. Церковь начала с покровительства самой себе и вооружилась анафемой».

В 989 году на соборе в Пуату было постановлено: «Вторгающийся насилием в церковь или уносящий из нее что-нибудь, если не даст вознаграждения, да будет проклят. Анафема тому, кто отнимет у поселян и других бедных людей овец, волов или другой домашний скот. Также подвергаются проклятию церкви люди, нападающие на безоружных духовных лиц».

В 990 году был собор в Нарбонне, разразившийся постановлением против баронов, которые грабили церковное имущество и не давали пощады никому.

Но церковь понимала, что анафема останется бессильной, если сеньоры не поклянутся сами, добровольно или насильно, что прекратят свои разбои. Отсюда явилась мысль присоединить их к этим ассоциациям – мира Божия.

Вот постановления, принятые этими ассоциациями:

1) члены ассоциации должны уважать церковь и духовенство, пилигримов и купцов;

2) не обижать и не грабить крестьян, принадлежащих к ассоциациям, не налагать на них барщины, например, для постройки замка;

3) не жечь крестьянских домов, исключая те случаи, если они примыкают к осажденному врагом замку; брать у крестьян только припасы для необходимого пропитания;

4) не оканчивать частные распри междоусобною войной, а переносить их на обыкновенный суд графа или епископа.

До начала XI века церковь проповедовала евангелический мир, но, не имея возможности запретить частную войну феодалов безусловно, она старалась по крайней мере ограничить продолжительность этих войн известным сроком. Таким образом церковь установила перемирие (Freuda Dei).

Договор заключался последовательно на один, пять или шесть лет, но не всегда и сроки имели сплошное значение, а только на определенное время. Например, обещали не угонять скот в полях с 1 марта по 1 ноября, не нападать на безоружного всадника во время поста, не производить частной войны с субботы до понедельника или даже со среды до понедельника, не воевать совсем в праздники и так далее. Иногда договор должен был соблюдаться только во время религиозных церемоний или собора.

Членами этих ассоциаций были и епископы, и сеньоры, и даже крестьяне. В некоторых местах для поддержания соборных постановлений, духовные лица организовывали вооруженные ополчения. Нарушителям постановлений соборов грозила смертная казнь или изгнание и отлучение от церкви.

Движения в пользу Божьего мира начались в Аквитании. Именно, около 990 года (по Semichon’y же в 989 году) Gui d’Anjou, епископ в Шарру, собрал епископов на собор, и здесь было принято первое постановление о Божьем мире. Из Южной Франции движение переходит в Бургундию, в Центральную Францию, распространяется по Германии, Италии, Испании, Англии. Так, Канут, король Англии,4 в первой половине XI века обнародовал свои определения «О мире Божеском, королевском и церковном».

«Но при всем том, – и говорит Семишон, – до половины XI века постановления мира, как бы они ни были важны, по-видимому, не достигали вполне целей, которые предполагались составителями. Тем не менее они дали первый толчок и призвали население к деятельности: мир, спокойствие и тишина в городе и деревне сделались потребностью народов. Впрочем, так действуют во все эпохи зарождающиеся идеи нового порядка вещей. Сначала они увлекают за собой одни лучшие умы, потом мало-помалу проникают в массы, и наконец претворяются в факты и становятся законом общественной жизни. Так это и случилось в половине XI века, когда новое учреждение проникло в самые массы населения и Божий мир сделался предметом не местных собраний граждан и провинциальных епископов, но вселенских соборов, и охватил собой весь западный христианский мир. Таков был Божий мир, провозглашенный на Клермонтском соборе 1096 года, накануне отбытия пилигримов в первый крестовый поход».

Некоторые ученые, например Семишон, видят историческую связь между мировыми церковными учреждениями и коммунальным движением, причем они указывают общие признаки: ассоциации получали подобную же организацию; имели право суда за нарушение мира; наконец, сущность коммунального движения заключалась также в том, чтобы выйти из подсудности графа или виконта. Самые соборы носили название paisable – от слова paix, то есть брались за поддержание мира. Однако, эта теория, как довольно односторонняя, не была признана широко.

Все же принятие таких мер приносило мало пользы и ужасы анархии продолжались. В этом всеобщем смятении люди старались найти покой, многие отдавали имущество монастырю и становились монахами. Духовные даже боролись с этим направлением, объявшим и королей, например Генриха II, императора германского (чтимого церковью под именем Генриха Святого).

Другой набожный король был Роберт Благочестивый, сын Гуго Капета. Мишле (Hist, de France. T. II) приводит несколько легенд о его добродетелях.5

«Он имел сильнейшее отвращение ко лжи, – говорил биограф Роберта Гельгод. – «Так, для оправдания как тех, от которых он принимал присягу, так и самого себя он приказал сделать кристальную раку, всю позолоченную, в которую он не положил никаких мощей; над этой ракой он заставлял клясться своих вельмож, которые вовсе не знали о его благочестивом обмане. Точно так же он заставлял клясться простой народ над ракой, в которую он положил яйцо».

Благотворительность Роберта распространялась на всех грешников без различия.

«Когда