Всемтроим! Аделиумела желатьи жить с такойсилой, что Савва,уже почтиразуверившийся,почти захлебнувшийсяв толпе такихже, как сам, молодых,голодных ичестолюбивых,вновь обрелсилы и веру всвою счастливуюзвезду.

Амели,его маленькаяи слабая Амели,которую в порывеособой нежностион называлЭрато, не смоглавынести насвоих хрупкихплечах тяжкоебремя музы.Исходящегоот нее светахватило всегона несколькокартин, такихже ровных, спокойныхи текучих, каки она сама. Апотом светпогас, и храм,который Саввавоздвиг длясвоей Эрато,рухнул, едване погребятворца подсвоими обломками.

Унего большене было ни музы,ни света. Егомуза оказаласьтакой же дешевойи ненастоящей,как тряпичнаяроза в ее волосах.Она больше невдохновляла,лишь тяготила,сталкивалав бездну, спастисьот которойможно былотолько забытьем,подареннымполынной настойкой.

Зимойумер Амедео,больной, нищий,так и не нашедшийпризнания. Напамять о немосталась лишьстопка наброскови несколькоподаренныхкартин. Жаннаушла вслед засвоим творцом,добровольнои безропотно,как и должноуходить настоящеймузе.

ААмели не уходила.Развенчаннаямуза Амели жилас ним пододнойкрышей, дышалаоднимвоздухоми отравлялаего жизньсвоейбезропотностьюиненужностью.

Саввабыл пьян,когдаФортуна сноваявилаемусвою улыбку.Амели— илиАдели?— смотрелананего сияющимиглазами,и сияние этооказалосьтаким ярким,что внепротопленноймансардевдруг сделалосьнестерпиможарко.Рука с гранатовымбраслетом —значит,все-таки Адели!— нежнокоснуласьего губ, скользнулавниз,заворотдавнонесвежей сорочки.

— Мой.— Еегубыбылитакого же цвета,как и ее браслет,и Саввевдругнестерпимо,доломоты в висках,захотелосьвпиться в нихпоцелуем.— Теперьтолькомой!

Уих поцелуя былгорький вкусполынной настойки,болезненныйи солоноватыйот прикушеннойАдели губы.Этим горько-соленымпоцелуемона снова вернулаего к жизни.Его новая муза.Его Эвтерпа.

Онанаучиласьцарствоватьи в его жизни,и на его полотнах.Гранатовыйбраслет и жадныегубы сводилис уманетолько Савву,но и другихмужчин.Впервые задолгиемесяцы онсумел продатьсвои работы.

— Мой!— шепталаАдели,до крови прокусываямочку его уха.— Мой,мой, мой! —повторяла,пересчитывалвырученныеза картиныфранки. —Слышишь,он мой! —рычала,глядя на испуганножмущуюся в уголАмели. —Пошлавон!

Онане уходила. Егоуже давно ненужнаямуза безмолвнойтенью скользилапомансарде, попервому требованиюпряталась закупленной наблошином рынкекитайскойширмой, плакалаукрадкой,что-тошептала своейфальшивой розе,ноне уходила.Амелибыла его женойипродолжалаверить, что эточто-тозначит...

Смертьсделала еепо-настоящемуинтересной.В грязной подворотне,сфальшивымцветком в волосахирасцветающейкровавой розойна груди, с руками,раскинутымив стороны, словнодляполета, егомертваямуза,казалось, сноваобрелапотерянныечары.

—Какаядосада, —сказалаАдели, вытираялезвие ножао край юбки. —НочнойПарижтакопасен! Бедная,бедная Амели...

Вскорбномлунномсвете бусиныгранатовогобраслетабылипохожи на капликрови. Он обязательнодолженэтозапомнить:кровавый браслетнабелоснежномзапястье. Красивои страшно.

—Пойдем,любимый! —Ладонь,еще помнящаяхолод костянойрукояти, успокаивающелегланаруку. Саввавздрогнул, ноне от отвращения,а от предвкушения.Мертвая музас мертвойрозойв волосах просиласьна холст. В последнийраз. —Пойдем,насне должны здесьвидеть.

—Сейчас.

Последнееприкосновениекостывающейщеке —запоздалаяласка и запоздалаяблагодарность.Он знает, какисправить своюошибку, каквымолить прощениеу мертвоймузы.

Тряпичнаяроза оживаетна озябшейладони.От волосков,запутавшихсяв ее лепесткакоже щекотно.

—Зачемтебе? —Аделиморщится, бусиныв гранатовомбраслете брезгливощелкают.

— Напамять. —Розетепло за пазухой,еще никогдараньше ей небыло так тепло.Живой музе недано понять,какое наслаждениетворцу можетподарить музамертвая.

…Девушкана картине какживая, даже прижизниона не былатакой живойилучистой. Ироза в ее волосахполыхаеталым, бросаяотсветы нафарфоровойбелизны щеки.

—Боже,какая красота!— Толстыймесье в дорогомкостюме отсчитываетфранки. Такмного денегСавва не виделникогда в жизни.Возможно, ихдажехватит на рубиновыйбраслет дляего новой музы...

*****

— Нучто, Грим, хватитнам мокнутьпод дождем? —Арсений говорилнарочито громко,говорил и старалсяне смотретьв сторону павильона.

Песэнергичнозамотал башкой,и с мокрой шерстиво все стороныполетели грязныебрызги.

Дверь,как и обещалаНата, была незаперта. Онаприглашающераспахнулась,стоило лишьАрсению коснутьсякруглой меднойручки. Ветерволчком закрутилсяу ног, заметаявнутрь мокрыелистья, Гримпредупреждающезарычал, ноАрсений ужеи сам почувствовалчто-то неуловимое,не полноценноеощущение, аскорее намекна чужое присутствие.

Лучкарманногофонарика, такогоже незаменимогоинструментав его нелегкомделе, как и флейта,заметался попавильону,выхватываяиз темноты тоодну, то другуюженскую фигуру.В этом зыбкоми неверномсвете статуи,казалось, оживалии двигались.Затылка коснуласьчья-то невидимаярука, взъерошилаволосы, заскользилапо шее. Арсениймотнул головой,прогоняя наваждение,покрепче ухватилза ошейникрвущегосявперед Грима.