Однажды вечером, когда Франсуаза Барре-Синусси дежурила у постели больного, которому проводили паллиативное лечение, она услышала слабый голос, который с трудом пробивался сквозь маску и шум аппарата искусственного дыхания:

– Спасибо…

Она смутилась:

– За что спасибо? Мы ведь не можем вас спасти…

Глаза умирающего уже почти закрылись, он был между жизнью и смертью, но нашел в себе силы ответить:

– Не за меня… За остальных.

Под языком

Эта сцена существует только в черно-белых тонах. Ну, по крайней мере, я ее себе так представляю, поскольку цветного фото у меня нет. Фотография оживает благодаря кадрам фильмов того времени, в которых мой мозг нашел возможность ее оживить.

Двое школьников лет десяти спускаются по улице Четвертого Сентября. Тот, что постарше, идет впереди. Тот, что помладше, движется за ним и в руках несет его портфель, а свой ранец – на спине. Как и каждое утро, по дороге в школу они заглядывают в мясную лавку. Младший обнимает отца, а старший тем временем забирает две толстые резинки, которыми обычно скрепляют пакеты с мясом. Потом оба выходят из лавки и идут дальше.

Дойдя до угла улицы, мальчишки не переходят, как обычно, реку по мосту, а сворачивают направо и идут дальше вдоль набережной, пересекают дубовую рощу и оказываются возле известняковых скал, нависающих над городком. Внизу видна покрытая инеем долина. Здесь, в развалинах овчарни, принадлежавшей их деду, они обычно мастерили рогатки, стреляли из них по скалам, строили шалаш, играя в индейцев. Несколько дней назад они принесли матери на подпись документы, которые им раздала учительница. В них значилось, что мама согласна, чтобы школьная медсестра сделала им прививку.

Дезире и мой отец сбежали из школы, чтобы не делать эту прививку: оба боялись уколов. Домой они вернулись в положенное время. Их уловка привела только к отсутствию печатей в медицинских картах. Родители были очень заняты и ничего не заметили. А вот домашний врач через несколько месяцев с удивлением обнаружил, что одной записи в графе прививок в медкартах мальчиков недостает.

Двадцать лет спустя даже самая кратковременная отлучка Дезире из дома ввергала бабушку в панику. Она боялась, что он опять взялся за наркотики. Ее сын обещал, что с этим покончено. Следы от уколов на руках зажили. Бабушка несколько раз заходила к нему и осматривала квартиру, но следов употребления нигде не нашла. В том мире, где нельзя было избавиться от СПИДа, она надеялась хотя бы вылечить сына от героиновой зависимости. Для нее отучить его от наркотика было делом реальным и конкретным, не то что победа над каким-то там ретровирусом. В ней жила надежда, что болезнь в конце концов уйдет из тела, в которое ей позволил заползти наркотик. И тогда ее сын продолжит свою блестящую карьеру и высоко поднимет их родовое имя, которое она изо всех сил старалась отмыть от слухов, избавить от сочувствующих взглядов, стыда и шприцев.

Врачи, однако, высказались достаточно категорично: болезнь не только прогрессирует, но Дезире к тому же продолжает принимать наркотик, причем все чаще и чаще.

Дяде пришлось сознаться, что он и не прекращал его принимать. Несмотря на лечение и на все попытки бросить это занятие, сменив героин на каннабис, кодеин и прочие суррогаты, что попадались под руку, он не смог справиться с властью, которую имел над ним героин. Он просто нашел способ принимать его незаметно, делая укол в вену под языком. Никому и в голову не придет искать там следы уколов. После этого жуткого открытия родители поняли, что для них эта битва окончательно проиграна.

Рок Хадсон

Двадцать пятого июля 1985 года, в четверг, Рок Хадсон был срочно доставлен в американскую больницу в Нейи, после того как ему стало плохо в номере отеля «Ритц». Эта новость распространилась с такой скоростью, что пресс-атташе известного актера был вынужден внести ясность: Хадсон болен СПИДом. Этот диагноз ему поставили год назад в Соединенных Штатах. Голливудский актер, оказавшийся гомосексуалом, прибыл в Париж в последней надежде, что сумеет там вылечиться. Американские врачи ничего не могли ему предложить, зато рассказали об исследованиях, которые ведутся во Франции. Для него, как и для многих других, экспериментальный антиретровирусный препарат HPA-23 был последним лучом света в кромешной тьме.

В тот день, когда ему стало плохо, его ждали в другом месте, чтобы продолжить лечение. Когда же он очнулся в американской больнице в Нейи, то сообщил персоналу, что он ВИЧ-положительный. Это признание надолго скрыть не удалось. Буквально за несколько часов и больница, и находящийся при ней родильный дом опустели. Всех охватил настоящий психоз. Руководство всеми уважаемой больницы предложило больному как можно скорее покинуть палату. Оказавшись лицом к лицу с медийной бурей, разразившейся у него над головой, Рок Хадсон решил вернуться домой, однако ни одна авиакомпания не согласилась взять его на борт своего самолета. Чтобы добраться до Калифорнии, актеру пришлось зафрахтовать самолет для себя одного. По его приезде американские СМИ наперебой затрещали о его болезни, а комментаторы без конца вопрошали, не заразил ли он кого-нибудь из актрис, с которыми целовался в кадре.

Рок Хадсон был первым из актеров, кто открыто рассказал о своей болезни. В глазах света СПИД обрел наконец лицо: лицо умирающей кинозвезды.

Актер ушел из жизни через несколько недель на своей вилле в Беверли-Хиллз.

Остальные

Прошло несколько месяцев после того, как Дезире с трудом справился с туберкулезом, когда пневмоцистоз снова вынудил его покинуть городок. В больнице к его недугам прибавились развившийся кандидоз пищевода и полученная неизвестно где грибковая инфекция. Ослабленная иммунная система оказалась бессильна сопротивляться.

Бабушка приезжала к нему настолько часто, насколько было возможно, и, по сути, стала беспомощной свидетельницей медленного угасания сына. Белизна его исхудавшего, бледного до синевы тела сливалась с белизной простыней на особой койке.

Прежнего Дезире уже не было. Не было беззаботного прожигателя жизни, известного в долине своими ночными похождениями. Его тусклая кожа все больше бледнела, а от тела, когда-то облеченного в дорогую и тщательно подобранную одежду, теперь остался один скелет. Беззаботность и неуемная жажда жизни, которые порой приводили к разногласиям с членами семьи, привыкшими к работе без отдыха, исчезли, как исчезли защитные силы его организма. Приближалось время прощаться. Мне с трудом верится, что хоть кто-то из семьи нашел в себе мужество поговорить с ним начистоту. Бабушка слишком сильно верила в то, что каким-то чудом свершится невозможное – он