выкарабкается. Она все время просила его продержаться ради дочки, ради жены, ради себя самого и всей семьи. Умоляла продержаться, пока не найдут средства от этой болезни.

На этот раз Дезире госпитализировали в многопрофильное крыло больницы, специально отведенное для пациентов, страдающих СПИДом. Здесь к нему придирались гораздо реже, чем в предыдущих местах. Тем не менее различия между пациентами все же существовали. Меньше всего сочувствия вызывали наркоманы, противодействовавшие всем попыткам поставить их на ноги. А ВИЧ-положительные женщины, решившиеся на материнство вопреки всем известным рискам, вызывали у персонала настоящую оторопь. В самой же системе медицинского ухода за больными, зараженными СПИДом, случаи заболевания персонала были единичными. Все находились в плену общепринятой морали, в кругу, очерченном понятиями о добре и зле и идеей греха. Грехом было желание жить в условиях сексуальной свободы, иметь гомосексуальные связи, вводить себе в вены героин, скрывать свой диагноз от партнеров и от тех, кто пользуется с тобой одним и тем же шприцем. Грехом было желание иметь детей, когда знаешь, что они все равно будут обречены. Больные были виновны в большей степени, чем остальные.

Добро и зло, жертвы и виновные, все эти разговоры, порожденные заболеванием, дошли и до нашей семьи и раскололи ее. Бабушка создала портреты трех жертв неизбежности: сына, невестки и внучки. Дед замкнулся в молчании: стереотипы, связанные с недугом, его душили. В разговорах он избегал касаться вопросов, обсуждать которые ему не хватало слов и к которым он просто не решался подступиться. От этой давящей атмосферы он спасался в мясной лавке. И неважно, что деревни, по которым он ездил, опустели – работа была его прибежищем. Что же касается моего отца, то думаю, в глубине души он уже давно определил принципиальное различие между жертвой и виновными, то есть между маленькой девочкой и ее родителями. Они точно были виновны, заставив его принять их раннюю смерть и впрыснув в жилы наследницы свою дурную кровь.

Власти слишком поздно поняли, какая трагедия разворачивается под неоновыми лампами больницы, и оставили и больных, и их близких в полной растерянности. Вести таких больных пытались только первые появившиеся медицинские сообщества. Надо было дождаться второй половины 80-х годов, то есть в условиях чрезвычайно сложной санитарной обстановки прождать целую вечность, чтобы министерство социальной защиты разрешило рекламу презервативов и создание центров, куда можно было обратиться бесплатно и анонимно.

Первый рекламный ролик, распространенный по телевидению, ничего не сообщал о том, каким путем передается смертельно опасный вирус. В 1986 году в кабинете Мишель Барзах, министра здравоохранения в правительстве Жака Ширака, скопилось внушительное количество рапортов о заражении наркоманов через общие шприцы. В них говорилось об огромном риске, когда одним и тем же шприцем пользуются десятки человек. Это тревожное известие привело к тому, что в 1987 году правительство приняло закон о свободной продаже шприцев.

На следующий год при больницах были созданы центры информирования и помощи больным, страдающим синдромом иммунодефицита. Речь шла о согласовании деятельности всех медицинских учреждений уже в глобальном масштабе и об оказании больным медицинской, психологической и социальной помощи. Мелкие сообщества были объединены и получили помещения со специально выделенным персоналом.

В больнице Арше, несмотря на неизбежный наплыв новых пациентов, зараженных СПИДом, и на многочисленные смерти, персонал относился к больным очень гуманно. Некоторые из сиделок, санитаров, медсестер и врачей попали в эти службы по воле случая, только закончив учебу. Но были и такие, что пришли по убеждению: потеряв кого-то из близких, они хотели помогать другим. Когда смерть оказывалась совсем близко, когда многие из больных становились слишком возбуждены или тревожны, те из медиков, кто относился к трагедии слишком эмоционально, не выдерживали и были готовы отказаться от работы.

Для бабушки и деда уход за Дезире в больнице, такой далекой от городка со всеми его сплетнями, оказался как бы за скобками. Здесь никому не надо было врать, не надо было спасать репутацию, которая уже не имела никакого смысла. Там, в городке, они прожили жизнь, заставляя других признавать их респектабельными гражданами, а здесь они чувствовали, что попали в абсолютно неизвестный мир гомосексуалистов, наркоманов, гемофиликов и их семей. Об этих людях они вообще ничего не знали, пока по стечению обстоятельств не оказались с ними рядом. Эти незнакомцы прошли через те же испытания, что и они. И стали внезапно друг другу намного ближе, чем члены их собственных семей. Шаг за шагом чужие прежде люди становились зеркалом наших собственных бед. Если бы не они, бабушке никогда не удалось бы избавиться от своего отрицания действительности, от своего одиночества. Они, так же как и она, появлялись и исчезали в часы посещений, подходили к одному и тому же кофейному автомату, точно так же старались «держать лицо», услышав, как ухудшается диагноз. Пожалуй, их семьи были единственные, кто хоть что-то в этих диагнозах понимал. Встретившись в коридоре, они обменивались уважительными кивками. Эти наши «другие мы» точно так же лишились голоса, прожив долгие годы в унижении, стыде и муках, от которых никогда не избавится ни одна молекула.

Циклоспорин

Во вторник, 29 октября 1985 года, в 16 часов трое врачей из больницы Лаеннек дали пресс-конференцию в Париже. Событие оказалось резонансным, тем более что пресс-конференция была организована министерством социальных проблем. Собрались десятки теле- и радиожурналистов, представители печатных СМИ. Лекторий был битком набит. Трое медиков заявили, что добились многообещающих результатов у больных LAV, которым давали циклоспорин. Этот препарат использовали, чтобы предотвратить отторжение при трансплантации органов.

Больше всего в идее использования циклоспорина удивляло то, что он подавлял иммунную систему пациентов. Такое лечение иммунодепрессантом неделю назад дало хорошие результаты у двух пациентов: мужчины тридцати пяти лет и женщины двадцати восьми лет. Количество лимфоцитов Т4 у обоих пациентов резко увеличилось во время приема препарата.

В тот же вечер информация распространилась по всем крупным газетам и телевизионным каналам.

В Институте Пастера и в больнице Питье-Сальпетриер пожалели о том своем сдержанном отношении к этой пресс-конференции. В ту пору они работали в особо тяжелых условиях. В Институте пациентами со СПИДом были уже заняты 70 процентов коек. Каждую неделю умирали не меньше трех человек, и их места сразу же занимали другие, чья участь была предрешена, а конец близок. В Питье-Сальпетриер наплыв больных был такой, что тех, кто обращался с температурой 40 градусов, просили приходить, когда она поднимется до 41.

В Институте Пастера еще с сентября 1983 года мечтали попробовать циклоспорин в борьбе