рано стала представлена в философских трудах Пиняранды Гомеша (1939), ибо в одной из его первых работ – эстетических очерках, в томе Паломничество Абсолюта фигурировало интересное исследование о Саудаде Бога. Не следует также забывать Краткую теорию бедных чувств, ибо там он вновь посвящает несколько светлых страниц чувству саудаде – теме, которая десятилетия спустя вновь привлечет его внимание в книге Мышление и Движение (1974), в которой мыслитель рассуждает о Саудаде и Существе.

Однако только в 1976 г. в новаторском Введении в Саудаде, которое он издаст вместе с Далилой Перейра да Кошта, писатель разовьет свое философское мышление на эту тему в очерке, который увенчивает том и называется Саудаде или о Своем и Чужом.

Именно на основе этих работ неутомимого публициста и умного и серьезного мыслителя можно попытаться очертить его круг мышления, потому что в трех первых текстах, в которых Пиняранда Гомеш умозрительно рассмотрел чувство саудаде, несмотря на краткие ссылки, которые он сделал, уже выделяются три аспекта, особенно важные для позиции, которую он впоследствии занял.

Это признание того, что саудаде представляет собой теологическое измерение, ибо человек испытывает саудаде по Богу, вспоминая, откуда он пришел, и желая туда возвратиться; того, что саудаде представляет собой универсальную субстанцию, вырисовываясь как чувство, выражающее другие чувства, причина, по которой его также называют «отсутствующее присутствие или присутствующее отсутствие»; саудаде является, по преимуществу, желанием или чем-то трудным для удовлетворения, что объясняет, что человек чувствует саудаде не только по тому, что он знает, но и по тому, чего не знает или еще не знает, и что оно предстает в равной степени как феномен отношения между неустойчивостью других чувств, существуя только на фоне их, причем мыслитель также считает, что человеку дано управлять саудаде, если оно не детерминистски осуждено или подчинено[108]; и наконец идея о том, что саудаде апеллирует не ко времени, а к существу, оно не «память о внешней или отчуждаемой объективности, в которой мы, благодаря воображению, поместили свое желание и свою любовь», но оно является скорее суи-даде, присущим своему, тем, что представляет «самую глубокую и сокровенную субъективность существа – существо в себе», из чего следует, что «память, лежащая в его основе, не является ни аффективной, ни интеллектуальной, ни мимолетной – она является памятью онтологической, ибо в ее основе саудаде, присущее существу, что идентифицирует его истинность и придает саудаде максимальную онтологическую амплитуду и оправдывает разговор о саудаде по человеку, саудаде по природе, саудаде по Богу или саудаде по любви, ибо у всех этих образований есть своя реальность, и, следовательно, саудаде противостоит такому понятию, как ничто, то есть не-бытию»[109].

Стремясь к глубокому и дедуктивному подтверждению этой своей идеи, или понятия саудаде, в длинном очерке, который он ему посвятил четверть века назад, как это сделал Дон Дуарте, мыслитель идет путем отрицания, пытаясь узнать и показать, чем не является саудаде, сталкивая его с другими чувствами и состояниями души и отличая его от тех, которые часто с ним смешивают или идентифицируют, возвращаясь на философские пути, которые наметил в своем предыдущем исследовании, назвав их «бедными чувствами»[110].

Из сравнительного анализа между саудаде и каталанским anyoransa, галисийским anoranza, morrina, angustia и германским Sehnsucht, а также soledade и solidao Пиняранда Гомеш делает вывод, что оно представляет иногда элементы или характеристики, общие для всех остальных чувств, однако отличается от всех них, обладая поэтому собственной индивидуальностью. В чем она заключается, философу предстоит определить, различая последовательно в саудаде феномен или его феноменологию, такой как она предстает в мире человеческом, и его онтологическое измерение, которое можно найти только в теологии саудаде. Действуя таким образом, он в своей рефлексии опирается на знание, предоставленное предшествующей философией саудаде, начиная с ее двух великих основателей короля Дона Дуарте и Дона Франсишку Мануэла де Мелу, и кончая ее великими современными представителями от Пашкуайша, Леонарду и Жуакина де Карвалью до Антониу Диаша де Магальяйнша, Афонсу Бутельу и Рамона Пинейро.

Отталкиваясь от своего понимания саудаде как суидаде, как присущего себе, Пиняранда Гомеш воспринимает его как акт, «акт, через который „я“ познает самое себя. Это то же самое, что сказать, что оно предстает перед нами как объективное познание, которого субъект достигает о себе самом»[111].

Это познание самого себя, в котором и состоит саудаде, однако, невозможно без одной отсылки, которая, как считает мыслитель, истолковывая здесь краткое упоминание автора Любовной эпанафоры, что «любого отклонения достаточно, чтобы познать саудаде», не может быть иной, как чужое, ибо она и означает это самое отклонение, из чего трудно не заключить, что, как полагает автор очерка, невозможно знать о саудаде без соответствующего знания о чужом.

В поддержку этого своего утверждения или заключения мыслитель вспоминает урок томистов и Леонарду, согласно которому, чтобы монада смогла достигнуть какого-либо знания о себе, она должна открыться и осмотреться и в этом процессе вернуться к себе самой и увидеть другие монады, открывая, что она сама собой представляет. Таким образом возникает сообщение между монадами на базе поддержки сознания каждой из них, из чего следует заключить, проецируя это правило на область антропологии, что субъект осознает себя как таковой через сообщение, которое он устанавливает с другими субъектами, в котором все и каждый одновременно существуют как субъекты.

Мыслитель считает, что в саудаде чужое утверждается и реализуется в суидаде или знании субъекта о себе, ибо в нем субъект другого предстает как субъект самого себя.

Но, поскольку, как заметил великий писатель XVII века, от саудаде неотъемлем «аппетит союза», оно также объемлет или содержит «необходимость соединения чужого с суидаде и, если возможно, свести чужое к суидаде», сделав так, чтобы, в некотором роде, предмет саудаде представал как созерцающее себя саудаде по себе самому, а не как просто созерцание саудаде.

Саудаде – это, однако, не обладание чужим или объединяющим слиянием одного в другом, потому что, если бы это было так, оно бы не было саудаде.

Движение, актом которого является саудаде, нельзя назвать чисто двойственным, оно не происходит между своим и чужим, а наоборот, предстает как тройственное движение, включая в себя третий элемент, который Пиняранда Гомеш, по примеру Леонарду Куимбры, считает