Официант в белой рубашке приносит еду, и я набрасываюсь на гигантский бургер с не свойственным мне неистовством. Эльвира тихонько хихикает и обменивается многозначительным взглядом с парнем, принесшим еду, но я это игнорирую. Кажется, я не ел ничего вкуснее этого бургера.

После того как я доедаю последний кусочек и облизываю пальцы, Эльвира посылает мне ослепительную улыбку и сообщает, что отправляется в туалет. Я напрашиваюсь с ней, как будто мы неразлучные подружки. К счастью, туалеты здесь раздельные, и в мужском нет никакой очереди.

Я возвращаюсь к нашему столику раньше нее и обнаруживаю на красной скатерти целую батарею из одинаковых рюмочек с прозрачной жидкостью внутри. Эльвира появляется спустя пять минут и улыбается, глядя на выпивку.

Отмечаю, что она причесала волосы и подкрасила губы. Она пододвигает ко мне одну рюмочку и приподнимает брови.

— А ты?

— Сначала догони меня, — мурлычет она и откидывается на спинку кресла.

Ее смешит мою скривившееся лицо, и она тут же толкает в мою сторону следующую рюмку. Я не против. Совсем нет. Мне даже весело. Почему я раньше так не веселился?

— Так, значит, вы расстались, толком и не начав встречаться?

Мое горло горит, а глаза немного слезятся от горькой обжигающей жидкости.

— Можно и так сказать.

Мне хочется рассказать ей все о Венериной, включая нашу сегодняшнюю поездку, но она — не тот человек. Она — посредник. Заинтересованное лицо. Но лицо симпатичное.

— А ты, кажется, с Алексеем, — меняю тему, и на переносице Эльвиры мигом появляется складка.

— Он думает, что да.

— А что думаешь ты?

Я тянусь к следующей рюмке, не дожидаясь ее приглашающего жеста.

— Я думаю, что мне нравится другой.

— Вот как? — с воодушевлением переспрашиваю я с рюмкой у рта.

— Да, — говорит она, — это мое проклятие.

Разговор снова возвращается к Венериной. Она играет нечестно, спрашивает меня о ней в тот момент, когда я запрокидываю голову и вливаю в себя содержимое рюмки.

— Тебе ли не знать, — хрипло говорю я и прижимаю кулак ко рту на несколько секунд, — что мы друг другу никто. Сегодня что-то произошло, и я думал… Зачем мы говорим об этом?

Эльвира внимательно смотрит на меня и подается вперед:

— Что ты думал?

— Я думал, что мы сближаемся. Знаешь, как будто все прошлое стерлось, итс… ист… истончилось. А что мы вообще пьем? Это водка?

Эльвира не отвечает. Смотрит куда-то сквозь меня и некоторое время молчит. Затем бормочет, как будто меня здесь нет:

— Я все сделала правильно, — осознанность в ее глазах возвращается. — Она выберет кого угодно, только не тебя. Она — Венера. Но, в отличие от планеты, она холодная, как лед.

— Не понимаю, о чем ты говоришь. А у тебя красивые волосы.

Она улыбается мне и поднимается на ноги.

— Нужно отвести тебя домой.

— Я не хочу домой! Сядь. Сядь обратно.

— Ты правда этого хочешь? — или здесь что-то с освещением, или ее глаза действительно блестят.

Получается. Мысли больше не мельтешат. Их больше не тысячи, и они не жужжат в голове, как пчелы. Осталась всего одна мысль. И она об этой девушке с русыми волосами до плеч и блестящими глазами. Все-таки алкоголь иногда здорово выручает!

— Да.

Глава 13. Элька

Каждый переезд давался мне с трудом. Мне не нравилось менять школы, друзей, цвет обоев в каждой моей новой комнате. Но последний переезд был тяжелее других. Может, потому что мне было уже тринадцать лет, а мама продолжала искать свою настоящую любовь, и не очень-то заботилась о моих чувствах по этому поводу. Она не уставала повторять одно и то же:

— Разве ты не хочешь, чтобы мамочка была счастлива?

Обычно это срабатывало, мы обнимались и иногда плакали вместе. Не сомневаюсь, что она, как я, надеялась, что на этот раз мы останемся здесь навсегда.

Но в последний раз я знала, что очередной богатый хмырь выставит нас из своей громадной квартиры, как только наше общество ему надоест. Я больше не винила себя в том, что мама в конце концов оказывается ненужной из-за меня. Женщина с ребенком… Не каждый готов смириться с таким «прицепом». В этот раз мне было плевать. Я повзрослела и прекратила забивать голову мыслями о счастье мамы. Она о моем не думала.

Этот переезд был таким тяжелым еще и из-за того, что последний мамин кавалер мне нравился. Более того, я полюбила его, как отца. И я была уверена, что испортила все именно мама. Потому что Вадим тоже полюбил меня. И, я знаю, он хотел быть частью моей жизни. В тайне от мамы я часто созванивалась с ним после переезда, затыкая щель между дверью моей комнаты и полом подушкой, чтобы не было слышно моего счастливого голоса и смеха. Вадим был моложе мамы. И с ним было проще общаться. Он здорово поддерживал меня и успокаивал, когда я не могла уснуть.

Но потом наши разговоры прекратились. Слушая длинные гудки, я чувствовала, что он больше не в силах поддерживать меня и выслушивать мои жалобы. Я была напоминанием о том, что могло бы у него быть, и чего он лишился. Больше я ему не звонила.

Именно это и заставило меня выйти из дома и встретить его — мальчика с небесно-голубыми глазами. Он сидел на детской площадке в полном одиночестве и листал огромную книгу. Услышав шуршание моих шагов по мелким камушкам, он отвлекся от книги и равнодушно посмотрел на меня. Через секунду он уже вернулся к чтению. Во мне что-то вспыхнуло и тут же потухло. Этот двор был чужим, и квартира, в которой я теперь жила, — тоже. И этот мальчик, погрузившийся в чтение. Мне нужно было с кем-то поговорить, с кем-то дружелюбным и понимающим, но никого не было. Кроме этого умника с книгой.

— Ботан, — тихо процедила я и развернулась на каблуках, чтобы уйти.

— Дура, — отозвался он, не отрываясь от книги.

Я застыла на месте, уперла руки в бока и послала ему уничтожающий взгляд, который он не заметил. Но через секунду на меня уже смотрели два небесно-голубых глаза, а на его лице вдруг появилась приветливая улыбка. Я почувствовала, как мои губы проделали то же самое.

— Ты читать-то умеешь? — спросил он, не прекращая улыбаться.

— Нет. Зато я умею отвешивать хорошего пинка.

Он рассмеялся и похлопал по лавке рядом с собой. Я приняла приглашение и уселась, но немного подальше от места, где только что была его ладонь. Он заложил пальцем место,