Надежда, что молодой пристав догонит ее, вернет, ободрит, разбилась в прах. Он не догнал, да, наверное, и не искал вовсе. Это была глупость, говорила себе Маша, пустая детская наивность, сказка! Ей теперь было стыдно за записку, оставленную на столе, за неожиданную мечту. Нет, никто не собирался спасать ее! Никому не было дела до ее несчастья и одиночества.

Маша повернула в переулок, чтобы не видеть ни эту публику, ни этих витрин, от которых сводило живот от голода. Сразу же справа к ней пристроился низенький человек в слишком коротком пальто — руки торчали из рукавов, как будто две красные клешни. Он хлюпал носом и воровато стрелял по сторонам слезящимися серыми глазками.

— А и холодно же, — сказал человек шепотом, хватая ее за руку. — Пойдем со мной. У меня тепло. Пошли-пошли!

Маша попыталась вырвать руку, но человек вцепился своей клешней, как рак, дергая ее на себя.

— Пойдем, выпьем у меня. Пойдем, не обижу.

Он тащил ее куда-то в сторону, а она сопротивлялась. Но сопротивлялась не человеку, а как будто течению, сносившему ее в сторону от намеченного омута. Однако сил у Маши почти не осталось, и постепенно Человек-рак начал побеждать, он тащил и тащил свою добычу к арке, темному провалу в стене, повторяя:

— Не обижу. Наливочки. Наливочки. Вот хорошо-то будет! Согреешься.

— Уйди, — попросила Маша. — Не хочу ничего. Дай умереть.

Но Человек-рак не слушал ее.

— Согреешься у меня — не обижу. Пойдем. Наливочки…

У него была маленькая вытянутая голова и редкие седые волосы, как будто приклеенные к черепу.

Собрав последние силы, Маша рванула было прочь, но мужчина вцепился в нее уже двумя руками и, брызгая слюной, зашипел:

— Куда! Куда, сука? Иди, я сказал!

Еще один шаг к арке.

Маша поняла, что это — конец. И не будет никакого погружения в тихую бездну. Бездна сама пришла за ней в виде этого мучителя. Конец ее будет страшный и отвратительный.

«А и пойти с ним? — подумала она. — Напиться и ничего не почувствовать…»

И она позволила Раку утащить ее в арку, где в стене была дверь, которая, вероятно, вела прямиком в его логово или в могилу.

Рак отпер дверь ключом, втащил Машу внутрь и повел ее вниз по ступеням, уже не скрывая своих желаний. Он облапал ее, тяжело дыша, потом толкнул еще одну дверь и вошел в полуподвальную крохотную комнату, где под низким сводом стояли железная кровать с грязным сырым матрасом и ржавого цвета подушкой, стул и стол, уставленный бутылками.

На кровати лежала дохлая, почти высохшая кошка с клочками серой шерсти.

— Вот и пришли, — сказал Человек-рак. — Сейчас и согреемся. — И засмеялся тихим кашляющим смехом. — Вот, — сказал он, повернувшись к кошке на кровати. — Тут тебе и компания!

Он силком пихнул Машу на кровать, рядом с кошкой, а сам придвинул стул и сел напротив, не спуская с девушки глаз.

— Сиди тут, — сказал он, нервно покусывая бугристую нижнюю губу. — Я дверь запру, чтобы не мешали.

Он вскочил и пошел к двери. Маша подумала, что вот сейчас надо собрать последние силы, оттолкнуть его и выбежать на улицу. Она даже привстала с матраса, но в этот момент дверь распахнулась, и в комнату, наклонив голову, вошел другой человек.

— Послушай, Филька! — громко и весело сказал он. — Хватит от меня бегать… — Тут вошедший заметил Машу и осекся. — У тебя дама? — иронично произнес он. — И молоденькая! Ну да все равно, я как собака замерз, тебя карауля, скажу, что хотел, а потом мешать не буду.

Маша непроизвольно села обратно на матрас. Этот высокий морщинистый мужчина с висячими усами и пронзительными карими глазами загораживал выход, лишая ее надежды на побег. На нем было длинное серое пальто с бобровым воротником, а под пальто длинный сюртук и жилет с толстой золотой цепочкой, на шее — галстук, заколотый булавкой с крупным камнем.

Не отводя от девушки взгляда, высокий снял цилиндр, обнажив гладко выбритую голову, и продолжил:

— Ты ведь должен мне двадцать рублей, Филимон. И уже давно. Я тебя предупреждал: не отдашь, сам взыщу.

Рак при виде вошедшего съежился и прижал свои клешни к груди.

— Завтра, Митрий Ильич, завтра отдам. Сейчас не могу. Дела у меня.

Он наклонил голову в сторону Маши.

— А мне какое дело, что у тебя дела? — насмешливо ответил усатый. — Твои дела меня не касаются, правда, мамзель? Совсем не касаются. У тебя свои дела, а у меня — свои.

— Помогите! — пискнула Маша, — Он меня силком притащил. Я не хочу.

— Молчи! — взвизгнул Рак. — Племянница это моя, — пояснил он усатому. — Маненько головой тронутая. Сбежала от тетки, а я разыскал. По улицам бродила, видишь ли! А разве это дело? Так и любой обидеть может. А я что? Разве это хорошо — когда девка по улице шляется? Разве это порядок?

Усатый пожал плечами.

— Твои дела меня не касаются, — сказал он. — Тетка там, не тетка — мне все равно. А два червонца отдай.

— Нет у меня сейчас, — нервно сказал Рак. — Завтра отдам.

Дмитрий Ильич пригладил усы и хмуро посмотрел на собеседника.

— Ты не финти, Филька, зубы мне не заговаривай. Знаю я тебя.

Маша смотрела на него круглыми от ужаса глазами — ее просьбу о помощи как будто не заметили!

— Ну нету. Нету! — заверещал Рак. — Что я сделаю-то? Нету и все!

— Что же, — сказал усатый. — Я и сам вижу — нету. А вот племянница — есть.

— Не дам! — Рак прыгнул между усатым и Машей, сидевшей на кровати. — Это — моё!

Но тут усатый коротко и жестко ударил Рака в лицо, а потом шагнул ближе и ударил уже в живот. При этом цилиндр он элегантно держал другой рукой. Рак согнулся, закашлявшись.

— Кто тебя спрашивать будет, недоумок? — спросил усатый. — Сам отдать не можешь — пусть племянница отрабатывает.

Он подождал, пока Рак разогнется, и третий раз ударил его — с такой силой, что тот повалился на стол, роняя бутылки, разлетавшиеся по полу, как кегли.

Усатый, более не обращая внимания на Рака, подошел к Маше и, подув на мозолистые костяшки пальцев, сказал:

— Вставай. А не встанешь, я подниму.

Маша покорно встала. Ей все равно надо было вырваться из этого склепа — любой ценой. Она подумала, что если усатый сейчас выведет ее на улицу, то она крикнет «караул» и будет отбиваться до того момента, пока кто-нибудь не придет на выручку.

— Иди вперед меня, — сказал усатый, аккуратно надев цилиндр и открывая Маше дорогу к двери. — Да не думай убежать, а то…

Маша пошла, не чувствуя под собой ног, поднялась по лестнице и, открыв дверь, оказалась снова в той же арке. На мгновение ноги у нее чуть не подкосились от обилия сырого холодного воздуха. Но она все еще была жива и все еще надеялась избавиться от нового мучителя.