Вахтенный офицер тоже заинтересовался и даже подошёл поближе к люку и заглянул внутрь. Но спускаться в полную темноту не решился. Из люка слышалось пыхтение, невнятный шёпот, ругань свозь зубы… Не вовремя Андреас затеял проверять лошадей, вот что я вам скажу! Даже, если это Шарик. Вот стукнет ему кто-то из коней, испугавшись в темноте, копытом в лоб, будет знать!

Минуты через три вылез Трогот и в расстроенных чувствах хлопнул крышкой люка.

— Ты что⁈ — испугалась я, — Там же ничего видно не будет!

— Там и так ничего не видно… — проворчал кучер.

— А Андреас⁈

— Нащупал какую-то шишку на ноге Шарира… Сидит, плачет. Я ему говорю, дай, мол, я пощупаю, я сызмальства при конях, а он мне ка-а-ак даст в лоб! И ведь, не промахнулся в темноте! А потом сел и заплакал…

— А ну-ка, пусти!

— Не трогайте его… Он словно ума рехнулся. Причитает, что недосмотрел, не уберёг. А конь его, дескать, не одну тыщу вёрст безропотно на себе нёс, да ещё оберегал при этом. Пусть проплачется. Авось, в разум вернётся?

Почти с полчаса ничего не происходило. Во всяком случае, на корабле пробили склянки — полчаса!

— Пойду-ка я проведаю нашего господина… — закряхтел Трогот, — Авось, проплакался?..

И он скользнул в проём люка.

— Эх, ваша милость! — послышалось из темноты, — Что ж вы так убиваетесь-то?..

Ответ был слышен невнятно, словно сквозь рыдания.

— Дык ведь, конские болезни, они разные… — рассудительно возразил Трогот, — Многие и вылечить можно. Вот, был у меня случай: жеребёночек приболел. Пузо отвисло, на все четыре копыта хромает. Ну, думаю…

Андреас ответил что-то раздражённое, но опять невнятное.

— Ну и не буду… — покорно согласился Трогот, — Ну и поплачьте, сударь, если душа просит. Душа — она сама знает, когда плакать, а когда остановиться!

Трогот снова вылез на палубу.

— Переживает… — вздохнул он, — Слов утешения не слышит…

— Он что там, всю ночь сидеть собирается⁈ — возмутилась я, — Ну-ка, пусти!

— Не нужно вам туда… — с нажимом сказал кучер, — И опасно, и вообще, иногда человеку нужно своё горе в одиночку пережить. Может, он сейчас Господа Бога об исцелении коня просит? Зачем же его смущать, такой важный разговор на полуслове прерывать? Не порадуется он этому, право слово, не порадуется!

— Ты так думаешь? — у меня забрезжили какие-то сомнения.

— Уверен! — твёрдо заявил Трогот.

Вахтенный офицер задумчиво ходил кругами вокруг нас, наверняка ругая себя последними словами, что позволил Андреасу спуститься вниз. Я его понимаю. Соваться в темноту ему совершенно не хотелось. Запросто можно шею сломать. И даже не потому, что кто-то там его с дубиной поджидает, а просто оступившись на ступеньке. А ведь, могут и поджидать! Отправить вахтенного матроса? А что делать, если матрос не вылезет и не ответит? Считать, что его лягнул конь и он потерял сознание или расценивать это как нападение? Поднимать по тревоге всю команду? А что сделает команда? Всей толпой ломанётся в темноту люка? Зажигать лампу категорически нельзя!

Кажется, склянки пробили ещё раз. И из проёма люка высунулась голова Андреаса. Он горестно всхлипывал и размазывал слёзы по щекам. Мне показалось, что дядька Трогот вздохнул с облегчением. Впрочем, вахтенный офицер тоже.

— Бедный… бедный Шарик… — причитал парень, — Что теперь с тобой будет! Как же тебя, бедного, угораздило… Это всё я! Нет мне прощения! Ты меня… мне… а я… у-у-у…

— Да, что там⁈ — не выдержала я.

— Всё уж-ж-жасно!! — еле прорыдал Андреас, — Пойдём в каюту, я тебе всё расскажу!

* * *

Ещё солнце не выглянуло из-за горизонта, когда мы с Катериной вышли на палубу. Бледные и мрачные. Всё просто: мы всю ночь ругались. Мы так и не пришли к единому плану. То, что я предлагал, девушке казалось слишком опасным, хотя она соглашалась, что затягивать с нашим освобождением ещё опаснее.

С первыми лучами солнца, на палубу вышел и капитан. Прищурился, разглядывая зарю, и мрачно пошёл на капитанский мостик.

— Свистать всех наверх! — отрывисто бросил он вахтенному офицеру.

И сразу засвистела боцманская дудка. А за ней — словно уже стояли наготове! — загрохотали по палубе десятки ног и команда выстроилась вдоль бортов.

— Пойду-ка я Шарика проведаю! — зевнул я, — Как он там, бедный?..

И, игнорируя все построения, пошёл прямо к нужному люку, нарушая всю стройность и гармонию флотской дисциплины!

Наверное, Доминго просто онемел от такой наглости и бесцеремонности. Иначе не объяснить. Но то, что он аж пожелтел от злости, было видно очень хорошо. И, пока он раздумывал, что предпринять в такой ужасной ситуации, я уже нырнул в темноту люка.

— Поднять якорь! — рявкнул капитан, обретая дар речи.

— Отставить!!! — гаркнул я во всю мощь своих лёгких, вновь показываясь из люка.

— Что-о?!! — капитан оторопел.

— А то! Морской закон! Закон пиратов! Команда имеет голос! Не слышал⁈

— Какая ещё команда⁈ — заорал капитан, — При чём здесь ты⁈

— Будет команда! И будет её голос! — пообещал я, — Ребята! Хотите заработать⁈ Или хотите пойти на дно⁈

Матросы растерянно переглядывались. Они пока ничего не понимали, как не понимал и капитан. Но — главное! — я привлёк внимание и теперь я управлял процессом. Пока. Если успею. Поэтому я торопился.

— Ребята! Господа матросы! Вот здесь… — я показал о-о-очень объёмистый мешочек, — Вот здесь золотые монеты! Вы хотите их заработать⁈

— Да! — выкрикнули несколько нестройных голосов.

Особо жадные. Ну, что ж, уже хорошо.

— А вот здесь… — я высунул из люка небольшой, но вполне приличный бочонок, — А вот здесь… смотрите сами!

Я зачерпнул из бочонка горсть чёрного порошка, бросил перед собой на палубу и поднёс горящую свечу. Ба-бах! — негромко взорвался порошок.

— Порох… — побледнел боцман, — Бочонок пороха над пороховым складом…

— Да-да… — зловеще подтвердил я, — Одно ваше неосторожное движение, и я взорву шебеку к энтой матери! Вы можете выбрать, чего вы хотите: золота или взорваться! И, согласно морскому закону, команда может сказать капитану своё решение!

— А что надо-то?.. — рассудительно уточнил один из матросов, — Ну, чтобы было золото, а не порох?

— Отличный вопрос! — мне слегка полегчало. Мы начали общаться. Это