в церковь, ходят туда без христианской веры, которая еще не совсем укоренилась в нашей стране.

На самом деле, культ всегда привлекает толпы людей в Руанде. Это те же толпы, которые участвуют в расправах во время этнических конфликтов или во время геноцида.

По мнению некоторых участников фонда, в нашей стране не хватает публичных дебатов на эту тему, которые позволили бы нашим людям вместе поразмышлять, что нужно сделать, чтобы христианская вера и братская любовь, идущая от Бога, не оставалась за закрытыми дверьми наших церквей и мечетей, но была на самом деле видна и участвовала в повседневной жизни общества.

В связи с этой проблемой в 2012 году я инициировал межрелигиозный диалог на Национальном телевидении, к которому я пригласил представителей всех религий, существующих в Руанде.

Во время этой захватывающей работы ко мне пришло понимание весьма тревожного религиозного феномена – возникновение и многочисленность современных христианских сект.

В самом деле, после геноцида 1994 года, руандийцы, которые вернулись с РПФ, принесли новые религиозные верования. Среди евангелических протестантов, пришедших из Конго и Бурунди, было несколько самопровозглашенных «апостолов», в то время как другие назывались «пророками».

Они основали собственные церкви и начали рекрутировать адептов, преимущественно из среды неимущих. Бедным они обещали чудо Божье, что вдруг сделает их богатыми, больным они обещали выздоровление, а молодым девушкам они обещали мужей. Это явление развивалось, как бизнес, когда ты даёшь 50000 руандийских франков, а Бог возвращает тебе вдвойне. Только так не бывает. В основном деньги обогащают «апостолов» и их предприятия – и это совсем не те библейские обещания, которыми они могли бы успокоить своих верных последователей – их у них нет, а последователи все инвестируют и инвестируют.

В подобного рода церквях я нахожу что-то дьявольское – чистая и наипростейшая манипуляция сломленными людьми – и всё это именем Бога! Некоторые женщины, пренебрегая счастьем своей семьи, в конце концов расстались со своими мужьями. Люди, которые не знали, что нужно сделать для будущего своих семей, финансировали «апостолов» и «пророков». Это сумасшествие!

Все феномены новых религиозных течений рассматриваются в наших телевизионных эфирах в присутствии паcторов, священников и мусульманских муфтиев, а также с Жераром Нийомугабо, исследователем истории Руанды, прекрасным аналитиком в религиозных, культурных и исторических вопросах.

11. Как оскудела моя духовная жизнь

С той поры, как я вернулся в Руанду ради артистической деятельности и участия в движении за Мир и Примирение, я постоянно чувствовал некоторую неловкость из-за недостаточного развития моей духовной жизни, из-за неудовлетворенности ею. Когда я приходил на мессу в воскресенье, я не мог молиться по нескольким причинам.

Во-первых, я считал, что руандийские мессы становились все более и более похожими на спектакли, вместо того, чтобы быть моментом близости к Богу. Хор доминировал, и я находил, что некоторая музыка не очень хорошо подходила для евхаристической литургии. Когда я сравнивал мои молитвы во время евхаристических празднований в Европе с такими же в Руанде, я обнаруживал, что это два полностью противоположных мира.

Когда я аккомпанировал как органист или приходил как простой верующий, месса в Европе, такая же короткая, как и здесь, всегда была для меня временем, в которое было возможно созерцание Бога и общение с Ним. У молитвы был вкус. У вас не было ощущения, что вы разговариваете со стеной, вы чувствовали, что кто-то вас слушает и любит вас. Вам духовно комфортно и вы утешены. Выбор литургических песнопений в равной степени помогал верующим войти в общение с Богом, а не только для того, чтобы попеть и понравится обществу.

В Руанде было не так. Я чувствовал, что все поющие хором пытаются впечатлить других, демонстрируя свою музыкальную компетентность (недоступную для других), соревнуются друг с другом. Верующие, как на концерте, подпевали религиозным песнопениям, но ни в коей мере не были погружены в личную молитву, поскольку большинство песнопений было неизвестно верующим, и они в них не участвовали. По моему мнению, чтобы месса была единой молитвой для всех присутствующих, необходимы две вещи: момент тишины, который позволяет обрести близость со «своим» Богом, и простые и известные литургические песнопения, позволяющие членам собрания всем вместе участвовать в них.

У нас в Руанде во время мессы часто бывает, что хор в одиночку поет Credo и Gloria, а собрание безмолвствует, поскольку не знает мелодию. Меня это шокирует. В католической церкви Credo – это гимн веры каждого христианина, а Gloria – это песнопение, прославляющее Бога, для каждого верующего, пришедшего на мессу. Это абсурд – видеть, как хор в одиночку поет эти две молитвы, тогда как они созданы для произнесения всем собранием.

Все хоры, которые я смог посетить в Руанде, разочаровали меня, мне было горько видеть молчащих верующих на мессе, поскольку репертуар песен был полностью неизвестен им. Я всегда говорил, что они недооценивают миссию религиозной музыки и то, что делают литургические музыканты.

Как сказал мой коллега Тьерри Палеско, композитор и органист из Пуатье во Франции: «Литургический музыкант не должен забывать, что он не первый служитель Господа, он не концертный музыкант, как некоторые профессионалы думают, и он не должен был самым заметным в собрании. Господь использует его игру, чтобы затронуть сердца верующих. Он просто истинный посредник между верующим и Господом».

К сожалению, когда музыкант недостаточно верующий, и особенно, когда он не адепт Господа, могут случаться конфликты. Это позволяет ему, например, критиковать «бедность» некоторых песнопений, которые он должен исполнять, но на самом деле, эти песнопения, которыми он пренебрегает, привлекают верующих именно по причине простоты…

Некоторые музыканты хотят музыкально «образовывать» верующих, исполняя самые современные вещи. Но на самом деле литургический музыкант должен использовать тот музыкальный язык, который адаптирован к известным несовершенствам музыкальной культуры большинства верующих. Это единственный способ затронуть сердца верующих, пришедших за молитвой. Когда я говорю, что он должен затронуть, я подразумеваю, что Господь касается верующих через игру или пение музыканта. Чтобы это случилось, нужно, чтобы употребляемый язык был понятен всем. Простой пример: Библия – это Слово Божье, она может сказать сердцу каждого, кто ее читает. Но может ли она утешить француза, не знающего китайского языка, если она будет написана на китайском? Ответ может быть только один: нет.

К этому музыкально-литургическому аспекту руандийских месс, который я подвергал жёсткой критике, прибавлялся тот факт, что я известен всем. Когда я приходил на мессу в церковь, я замечал, что мое присутствие привлекает взгляды верующих, и это совсем не помогало мне спокойно молиться.

За три