после полудня Главой государства, останутся навсегда тяжестью в моей голове, как самые политически опасные высказывания из всех его речей:

«… если ты не участвовал в преступлении, но другие, носящие такое же, как ты, имя, совершили его, ты должен просить прощения от их имени …»

«…ты собираешься убивать, говоря, что делаешь это от моего имени? Я тоже тебя убью!»

Я онемел, мне показалось, что у нашего президента не все в порядке с головой. Самое худшее, что могло случиться в дни, последовавшие за этим мероприятием, это то, что это стало заразным. Министры хуту, соответственно, сделали заявления в СМИ о том, что они просят прощения – некоторые от имени хуту, некоторые – от своего имени за свое поведение во время геноцида. Интересно, почему некоторые из них не преследовались судом?

Среди тех, кто попросил прощения, можно назвать Министра промышленности и торговли Франсуа Канимба, Министра труда Анастаса Мурекези, а также Министра природных ресурсов Станисласа Каманзи.

В июле 2013 года в течение двух месяцев (до сентября) проводились выборы в парламент. В награду за свою инициативу просить прощения от имени всех хуту юный Бампорики быстро был включен в список депутатов от РПФ. В сентябре РПФ ожидаемо победил на выборах с большим успехом, и Бампорики стал депутатом парламента.

Руандийская оппозиция в изгнании энергично критиковала эту программу, находя, что она разделяет общество причисляя всех хуту к виновным в геноциде.

В течение нескольких месяцев, пока звучала критика, кампания извинений от имени хуту приобрела имя и назвалась «Ndi Umunyarwanda». Название это было представлено правительством скорее как объединительное и уравнивающее, а не разделяющее, как говорила оппозиция.

Всё бы хорошо, но большинство народа остается в недоумении насчет важности этой, так называемой, программы.

В одно прекрасное утро июля 2013 года делегация из трех человек посетила меня в бюро моего фонда. Это были господин Франсис Кабонека (в ту пору депутат, занимавший высокую должность в РПФ), госпожа Сесиль Мурумунавабо (на тот момент секретарь Первой Леди), а также некто, выживший в геноциде, не назвавший мне своего имени.

Во время этого посещения Франсуа Кабонека сделал всё, чтобы убедить меня протянуть руку помощи «Ndi Umunyarwanda».

Мой ответ их, очевидно, не удовлетворил:

«На данный момент мой фонд находится в турне. Я сообщу членам моего фонда, и мы посмотрим, возможно ли приостановить на время нашу активность, чтобы помочь «Ndi Umunyarwanda». Это значит, что нам больше бы понравилось быть приглашенными когда программа начиналась, а не когда она уже в середине».

Делегация ушла ни с чем, но мне было всё равно. Я и в самом деле не хотел портить программы своего фонда, чтобы спасти правительственные «битые горшки».

Я знал, что мой отказ присоединиться к «Ndi Umunyarwanda» будет воспринят РПФ как прямое противопоставление режиму, но в глубине души мне было плевать на это.

Я не хотел больше быть трубадуром режима. Я христианский певец, занимающийся укреплением мира и примирением. Я не заимствую свои идеи ни из политики правительства, ни даже из собственных размышлений, но только из Евангелия. Моя миссия совершается с интеллектуальным, миротворческим и примиряющим рвением. Я вижу, что меня сдерживают преграды, но на данный момент я чувствую, что я в начале пути.

Мои авторские права поруганы партией власти.

Во время избирательной кампании РПФ использовал мою песню «Intare yampaye agaciro». После выборов я попросил о приеме в секретариате РПФ, чтобы согласовать вопрос об авторских правах на мою песню. Это был Генеральный Секретарь Франсуа Нгарамбе, с которым я должен был еще раз встретиться, самый неприветливый человек из тех, кого я знал.

Меня сопровождал друг – адвокат Кизито Сафари. Усевшись перед его столом и позади его компьютера, я поблагодарил его за то, что он принял нас и представил моего друга.

– Это твой брат? – спросил он.

– Нет, – и я продолжил, – на самом деле, господин Генеральный Секретарь, я поздравляю Вас с победой на выборах. Я узнал, что во время избирательной кампании вы использовали мою песню. Я хотел бы узнать, возможно ли заключить контракт между мной и РПФ, тогда бы вы мне заплатили и получили бы все права на это произведение.

Он посмотрел на меня с весьма самодовольным видом и сказал: «Ты тоже начинаешь думать о деньгах, как и Кайиребва?»

– Для начала, – говорю я, – господин Генеральный Секретарь, это не вопрос денег. Я даже могу вам дать бесплатное разрешение на использование этой вещи, но пусть об этом заявят и пусть будет составлен контракт.

– Нам не о чем говорить с тобой и у тебя не будет никакого контракта с нами. Когда ты сочинял эту песню, мы тебя об этом не просили!

– Месье! Одно дело сочинить песню, а другое – использовать ее без разрешения автора. Это разные вещи.

– И ты, прежде чем воспеть подвиги РПФ, разве просил разрешение у кого-то?

– Мне не нужно разрешение для этого, месье. Я могу петь на любую тему, не спрашивая ни у кого разрешения.

– А! Ты так думаешь?

– Да, месье. В этом я глубоко убежден, и я также знаю, что закон разрешает мне требовать соблюдения мои авторских прав.

– Идиот, это я написал авторские права, когда был Министром культуры.

– А так и не скажешь!

Он зло посмотрел на меня и сказал: «Прийти и требовать деньги у РПФ вот так – я воспринимаю это как нападение».

– Нападение, месье? Вы не хотите, чтобы руандийские артисты узнали, что такое прогресс?

– Но мы помогаем руандийским артистам…

– Этого не видно, месье!

Он поднялся, указал пальцем на меня и сказал: «Покиньте мой кабинет сейчас же. Если Вы недовольны, Вы можете пожаловаться, куда хотите».

Я вышел, но я никогда в жизни еще не был так зол.

Мой друг Сафари сказал мне: «Я слышал об этом… очевидно, что если мы подадим жалобу на них, он позвонит в суд и скажет, какое нужно принять решение».

Я ответил ему: «Брат мой, я не хочу жаловаться на них. Он понял, что мне не нравятся их методы – этого мне достаточно».

Популярность моей музыки и моя активность в стране говорили мне, что я заслуживаю немного больше уважения этого человека, который не должен хвастаться передо мной, что он больший патриот, чем я.

На самом деле, образ РПФ, который был у меня в голове со времен конца геноцида,