серию картин. И в центре этой серии был не менее яркий персонаж, чем Минотавр. Фокусник! Смуглый фокусник с пронзительными синими глазами! Колдун. Искуситель, умудряющийся похищать сердца несчастных людей. В том числе и наивных провинциалок. Мой дед потом узнал, что якобы молодая жена Мельникова влюбилась в заезжего фокусника – влюбилась с первого взгляда! Ею овладела такая страсть, что она должна была во что бы то ни стало отдаться ему. И она отдалась. Сбежала из дома на одну ночь и утолила страсть. Всего один только раз!

– Вы это серьезно? – спросила Юля. – Но ведь это почти повторяет легенду о слепой страсти Пасифаи, жены царя Миноса, к волшебному белому быку, подаренному Посейдоном царю Крита.

– Верно, – кивнул старик, – а я об этом и не подумал.

– И о последующем рождении Минотавра, – добавила Юля. – Ведь именно от этой связи родился монстр с телом человека и головой быка. Помнишь, Мишка, я тебе рассказывала?

– Еще бы, – откликнулся тот. – Легенда – супер!

– Выходит, жене Мельникова хватило одной встречи с этим фокусником, а что потом? – он смотрела на улыбавшегося Рокотова. – Что еще узнал ваш дедушка об этой порочной связи?

– Вы как в воду смотрите, девушка, – заметил старик. – Мельников простил жену, как я понимаю, но решил найти злодея во что бы то ни стало. В эту авантюру и вмешался на свою беду мой дед… Так вот, а еще говорили, что жена Мельникова родила какого-то страшного урода от того фокусника, и его, этого ублюдка, Мельников заточил в лабиринт под своим заводом!

– Вот это да! – воскликнул Мишка.

– Круто, – произнес Паша. – Вот это история…

– Да, история хороша, – согласилась Юля. – Так хороша, что слов нет.

Она вспоминала, как четыре года назад в компании с байкером Тигром лежала на чугунном люке, который был запаян сто лет назад, и вслушивалась в хриплое рычание там, внизу, под землей. Которое то возникало, где-то под ними, то пропадало эхом…

– Но это еще не все, что касается того ублюдка, – сказал Владимир Константинович. – Говорили, что у мальчика огромная голова, вытянутое лицо и зачатки рогов. Каково?

На этот раз трое молодых людей промолчали. Даже Юля. Она просто не ожидала такое услышать. Да и как такое было возможно?

Паша только и сумел выдавить из себя:

– Говорю же: круто!

– Ну а теперь догадайтесь, почему маленький ублюдок был таковым, – предложил Владимир Константинович Рокотов.

– А чего тут гадать? – сказала Юля. – Все потому, что отец его был не человек. Я о том фокуснике. А кто-то другой.

– Верно! – усмехнулся хозяин дома. – Кто-то другой! Дед нарисовал его, кстати, по требованию Мельникова. Смуглый, с пронзительными ледяными глазами, с улыбкой змея! Фокусник держал в руках цилиндр, а из головы его росли рога… Это был черт!

– Вы так говорите, словно сами видели эту картину, – вдруг проговорила Юля.

Владимир Константинович усмехнулся и потупил взор.

– Я что, угадала?!

Рокотов взглянул на молодых людей.

– Они странствовали по миру несколько лет. Несколько раз они были на хвосте у того фокусника, то в Париже, то в Риме, то в Мадриде, но тот в последний момент ускользал от них! Мельников сходил с ума сам и сводил с ума своих спутников. Дед рисовал по его рассказам полотна – одно страшнее другого. Так я слышал от отца. А потом люди, поехавшие с Мельниковым в это путешествие, стали пропадать.

– Как это – пропадать? – спросил Мишка Сомов.

Хозяин дома пожал плечами:

– Думается, они разочаровались в своем хозяине и просто один за другим бежали от него. В конце концов со спятившим промышленником остался только один мой дед. Они вернулись ни с чем. Потратив несколько состояний. С горой картин, которых лучше никому было не показывать. Они настолько сошлись вместе, что поделили даже безумие на двоих. Мельников расплатился с моим дедом, а потом в припадке помрачения рассудка сжег все его работы. Почти все! Мой отец не смог простить ему этого. Иван Иванович Мельников умер в психиатрической лечебнице в самом начале Первой мировой войны. Что до моего деда, то его эта поездка истощила морально. До самого дна. И как человека, и как художника. Он больше ничего не рисовал. Ни единой картины! На деньги, полученные от Мельникова, он открыл художественный салон и торговал принадлежностями для живописцев. После рождения моего отца он и говорил-то мало. Бабушка не узнавала его. Ночами он метался в постели и гнал кого-то прочь. Возможно, от лечебницы его отделял только один шаг, полшага, но их в отличие от своего патрона Ивана Ивановича Мельникова, он не сделал. Одиссея Карповича Рокотова забрала ЧК в 1919 году. Его жена, моя бабушка, умерла от голода в Поволжье в 1920-м. Мой отец воспитывался у старшего брата. Историю семьи пересказывать не буду – она драматична, как история почти всех семей России. Что говорить, если всех детей Мельникова расстреляли большевики, кроме младшей дочки. Родственники Мельникова увезли ее за границу.

– Вы сказали, что в припадке безумия Иван Мельников сжег все работы вашего отца, – хитро прищурила глаза Юля. – А потом добавили: почти все. Значит, что-то осталось? Хотя бы одна работа?

– Какая вы проницательная, – покачал головой старый хозяин дома.

Но Юля точно и не услышала его:

– И вы знали об этом, потому что об этом вам рассказал ваш отец, а ему Одиссей Карпович? Неужели он сумел что-то спасти? Или просто он не все отдал спятившему Мельникову? Или в последний момент что-то забрал назад?

Рокотов усмехнулся:

– А вы – лиса!

– Еще какая! – вставил Мишка Сомов.

– Так что, я права?

– Подождите здесь, – сказал Рокотов, поднялся и вышел из гостиной.

Он где-то рылся: скрипел стул, стучали какие-то дверцы, вновь протяжно скрипел стул. Наконец Рокотов вернулся. В его руках был футляр внушительного размера, закрытый на кодовый замок. Рокотов набрал номер, послышался щелчок, футляр открылся. Внутри что-то лежало завернутое в холстину. Владимир Константинович вынул предмет, развернул и поставил к стене так, чтобы всем было видно… Картина!

– Мама дорогая, – пробормотал Мишка.

– Вот это да! – Юля первая подскочила с места и подлетела к холсту.

Сомов и Киселев стремительно последовали за ней.

– Ну, как вам эта работа? – с явной издевкой спросил хозяин дома. – Хороша? Единственный холст из той поездки, который мой дед не отдал Мельникову. Почему – не знаю! Наслаждайтесь, молодые люди! – многозначительно кивнул он. – Когда еще такое увидишь?

На них с полотна смотрел Фокусник! Он стоял на фоне цирка под ночным небом, походного шатра, огней, девочки на шаре, медведя, дрессировщика, рыжего клоуна, строившего