– Платон, – сердясь, заговорила Лёка, – ты же все помнишь!Мы расстались потому... потому... короче говоря, мы не можем быть вместе... намэто противопоказано!

– Это ты сейчас кино цитируешь? Или книгу?

– Платон!

Он остановился посреди улицы, взял ее за руку и повернултак, чтобы она смотрела ему в лицо.

– Я честно старался понять, – выговорил он четко, – почему ястал нехорош. Все время был хорош, а потом вдруг раз, и все. Я честно пыталсяэто выяснить. Я даже звонил твоей сестре.

– Нике?!

– Она сказала, что тебе повстречался мужчина твоей мечты, итебе сейчас лучше не мешать, потому что ты всегда идешь к цели как танк. Вданном случае твоя цель – этот самый мужчина, нормальный во всех отношениях, вотличие от меня, во всех отношениях ненормального. Еще она сказала, что онбыстро тебе наскучит.

– Ника?!

– Она сказала, что когда у людей любовь, как у нас с тобой,мелкие ошибки и недоразумения не идут в зачет. Она сказала, что ты в чем-тоошибаешься, но я так и не понял в чем именно.

– Ника?!

– Все бы ничего, но эти ошибки и недоразумения затянулись нанесколько лет! Теперь ты ищешь в Питере его пропавшую жену! И я почему-то ищуее вместе с тобой. Мы зачем все это проделываем? Может, нас надо в Кунсткамеру,в общую бочку со спиртом, как двух редких уродцев?

Тут он вдруг отошел от нее, зашел за угол троллейбуснойостановки и стал открывать пачку сигарет, нетерпеливо бросая в урну бумажки ипленки.

Лёка приблизилась к нему.

– Ты можешь никого не искать, если не хочешь, – робкосказала она.

– Ну, конечно!

Она перехватила его руку, и он посмотрел на нее.

– Сегодня третий четверг ноября, – сказала она быстро. – Яприглашаю тебя в ресторан. Мы будем есть мясо, салат «Цезарь» и пить молодоебожоле.

– Я не люблю красное вино.

– Неужели? – надменно спросила Лёка, вытащила из пачкисигарету, нашарила в кармане его дубленки зажигалку – он терпеливо и привычноповернулся боком – и закурила. – Придется полюбить.

– А этого, нормального, мы куда денем?

– Это уж моя забота. Давай только зайдем в салон красоты!Ну, чтобы довести дело до конца. А где мои ботинки? Ну, которые раньше на мнебыли?

– Я их выбросил в помойку.

– С ума сошел, что ли? – обиделась Лёка.

Он пожал плечами.

– Сошел. Я давно сошел с ума.

Это было сказано совсем о другом, и так они стояли наостановке, курили и смотрели в разные стороны, как будто ничего не произошло, икак будто сегодня вовсе не третий четверг ноября.

День, когда пробуют молодое божоле.

Еще куда ни шло, если бы им было по семнадцать лет!.. А имбольше, намного больше, вдвое больше! Еще куда ни шло, если бы они толькоприноравливались, приглядывались друг к другу, словно пробуя на разрывпрочность каната, которым они связаны раз и навсегда. Но они расстались триста летназад, а до этого им казалось, что они знают друг друга еще тысячу, практическиот сотворения мира!

Еще куда ни шло, если бы Лёка на работе засмотрелась назавскладом, бывшего десантника, а Платон бы по этому поводу устроил скандал.Или он вдруг уставился бы на секретаршин бюст, и Лёка закатила ему истерику.

Но ведь все не так.

Все всерьез. И давно всерьез!.. И разрыв, и новые«правильные» отношения, и ее поиски нового нормального мужчины, и абсолютнаяненормальность мужчины старого – права сестрица Ника!

Впрочем, она права еще в одном. Пожалуй, раньше Лёке это неприходило в голову.

«Нормальность» – это очень скучно. Невыносимо скучно.Чертовски скучно. Хоть удавись.

– Слушай, у тебя же были какие-то дела!

– Когда?

– За завтраком, – подумав, напомнила Лёка. – Ты съел моюяичницу и сказал, что у тебя сегодня в Питере еще дела.

Он махнул рукой.

– В крайнем случае, я их улажу по телефону. А может, мнеповезет, и про меня сегодня никто не вспомнит.

Салон красоты «Галерея» на самом деле оказался «салоном». Незабегаловкой, обитой сайдингом, с зеленым капроновым ковриком при входе, сзеленой же капроновой пальмой в углу, с разномастными креслами ипозапрошлогодними журналами на пыльном стеклянном столике, а вполне респектабельнымзаведением с зеркальным потолком, черными плиточными полами, запахами кофе идорогой парикмахерской.

Девушка за стойкой выглядела удручающе прекрасной.

Лёка всегда боялась таких девушек. Ей казалось странным, чтостоль прекрасные красавицы должны ухаживать за ней, Лёкой. Логичнее было бынаоборот.

И еще ей было неловко, что они пришли, а делать ничего несобираются – ни стричься, ни бриться, ни наращивать волосы, ни выщипыватьброви! Всем нынче трудно, клиентов небось мало, надо как-то поддерживать другдруга!

Кроме красавицы за стойкой в сверкающем помещении не было ниединой живой души, только сочилась откуда-то сверху тихая «салонная» музыка.

– Вы по записи?

– Н-нет, – Лёка сняла свои необыкновенные перчатки ипокосилась на ничего не подозревающего Платона. – Но нам бы... подстричься. Вотмолодой человек желал бы!

Платон уставился на нее:

– Я желаю стричься?!

– Ну конечно, конечно, – затараторила Лёка, улыбаясь поочереди то ему, то прекрасной девушке, – тебе же на конференцию лететь, милый,а ты весь зарос, посмотри на себя!

– Куда мне... лететь?!

Лёка стала расстегивать на нем дубленку и больно ущипнула забок.

– Не хочу я стричься! И не щиплись!

Продолжая расстегивать на нем дубленку – любящая жена,ухаживающая за капризным мужем, – она послала девушке еще одну очаровательнуюизвиняющуюся улыбку, означавшую: ну, что делать, ну, он у меня такой!..

Медведь, бурбон, монстр.

Девушка вышла из-за стойки и раскинула руки, чтобы принятьдубленку Платона.

– Вы знаете, – стрекотала Лёка, – его нужно подстричь оченькоротко, ну, вот чтобы был такой ежик, знаете? Его уговорить пойти впарикмахерскую, ну, почти невозможно!

– Меня невозможно уговорить?!

– А у него такая ответственная работа! Он то с французамивстречается, то с американцами, то с немцами!..