«Я буду скучать, – думаю я, впитывая вид всем сердцем и сохраняя его там. – Желаю того или нет, но обязательно буду скучать». Я не тороплюсь, стараюсь запечатлеть мгновение в памяти.

Потом поворачиваюсь к дому и застываю на месте.

У входной двери стоит высокое белое, как кость, существо.

Оно расположено спиной ко мне и лицом к двери. Рост у него метра два, кожа бледная, как у трупа. У него вообще нет волос, голова и длинные конечности абсолютно лысые, на нем также нет одежды, тело ничем не покрыто. Я вижу проступающие ребра и позвонки, плоские ягодицы, туго натянутую на запястьях и лодыжках кожу. Выглядит так, словно оно истощено.

Когда оно медленно поворачивается, я застываю и до боли сжимаю в руке камень.

С ужасом рассматриваю существо: у него огромные затянутые пеленой глаза, нос, как у змеи, представляет собой два отверстия. Губы, растянутые во всю ширину лица, такого же костяного белого цвета, как и все тело. Я не могу понять, какого оно пола, потому что его пах абсолютно гладкий, как и плоская грудь.

Что бы это ни было, но это точно не человек.

Я леденею изнутри, когда существо смотрит на меня. Его голова странно покачивается из стороны в сторону, однако взгляд остается расфокусированным, не находит моих глаз. Затем оно поднимает подбородок. «Принюхивается», – догадываюсь я. Оно меня не видит, но пытается обнаружить по запаху. Я не двигаюсь, не напрягаю ни единой мышцы, не выпрямляю колени. Оно склоняет голову набок, снова принюхивается и постукивает по бедру длинным и острым ногтем – нет, когтем, – которым заканчивается тонкий палец с множеством суставов.

Я чувствую дующий мне в лицо ветер. Так как стою с подветренной стороны, мой запах уносит к озеру.

Однако существо все равно знает, что я здесь. Оно ждет, когда я себя выдам.

В доме за его спиной гаснет свет; отец, должно быть, задул на кухне свечи. Сейчас он отправится в свой кабинет, где окна выходят на другую сторону.

Если бы выглянул в кухонное окно, он бы меня увидел. И заметил бы это.

«Выгляни, папа. Прошу. Прошу, посмотри в окно», – про себя молю я, и слеза катится по моей щеке.

Существо снова оборачивается к дому, склоняя голову и прислушиваясь. А потом в мгновение ока разворачивается и убегает по направлению к сараям.

Я продолжаю стоять неподвижно. Не могу пошевелиться. Мне кажется, что за спиной у меня орда подобных существ, что это ловушка, и я до сих пор жива благодаря тому, что не шевелюсь.

Где-то слева от меня, со стороны сараев, раздается крик. Он звучит как визг женщины, которую убивают.

Этот же звук я слышала пару ночей назад за окном своей спальни.

Это была не луга.

Ставни моего окна приоткрываются, привлекая мое внимание. Затем отец распахивает их настежь, смотрит на замершую меня и на блестящие следы на моих щеках.

Отец исчезает и через секунду открывается входная дверь. Тут я срываюсь с места, мчусь к ней и залетаю в дом. Падаю на пол, потому что ноги больше не держат меня.

Я продолжаю смотреть на улицу, ожидая, что бледное нечто в любой момент ворвется сюда следом за мной.

Отец закрывает дверь и задвигает засов. Я замечаю кремниевое ружье у него в руке, взведенное и готовое в бою. Он проходит мимо меня в кухню, я слышу, как скрипит стул по сланцевому полу, как откупоривается бутылка и жидкость плещется на дне стакана.

Родитель возвращается, поднимает меня на руки, как младенца, и несет на кухню. К ногам прилипают холодные и влажные юбки, и я понимаю, что описалась. Испытываю жгучий стыд, но отец, кажется, ничего не замечает, усаживает меня на стул у печи.

Он отодвигает задвижку, выпуская опаляющий мне лицо жар, и вкладывает мне в руку стакан.

– Пей, – требует он, и я подчиняюсь, наслаждаясь обжигающим виски, спускающимся по горлу в желудок. Раз мне больно, значит, я жива.

Я смотрю на отца. Он подошел к раковине, наклонился и выглядывает в окно. Я тоже не выдерживаю и смотрю туда в страхе снова увидеть существо. Мне кажется, что слепые глаза каким-то образом все еще следят за мной. Однако единственное, что видно в окне, – отражение моего папы.

Он захлопывает ставни, подходит ко мне и снова наливает полный стакан.

– А теперь медленно, – просит он, и я делаю глоток, потом еще и еще, через время замечая, что рука со стаканом больше не дрожит.

Отец наблюдает за мной, а затем констатирует:

– Значит, ты видела одного из них.

Я киваю. А затем до меня доходит смысл его слов. Одного из них. Значит, есть еще. Отцу уже известно о них. Теперь я понимаю, почему он так рассердился, когда поймал меня вчера вечером на улице. Почему запретил выходить из дома. Все обрело смысл. Он знал, что они рядом, но мне и словом не обмолвился.

– Что они такое? – спрашиваю я.

Отец некоторое время молчит.

– Ты помнишь, чем изначально занимался наевфуиль? Что его работой было присматривать за духами озера? – в конце концов начинает он, наливая себе стакан и садясь за стол. На его глаза падает тень. – То, что ты видела сегодня, – одно из существ, которых люди раньше считали богами.

Мне кажется, что я ослышалась.

– Теми самыми богами, которые якобы погибли во время землетрясения? – Он коротко кивает. – Это был бог?

– Нет, – тут же отвечает отец. – Они не боги. Никогда не были. Люди просто использовали это слово, чтобы описать явления, которые не могли объяснить. – Он замолкает и смотрит на меня поверх края стакана. – Ты понимаешь?

– Да, – говорю я. Виски делает меня более прямолинейной. – Они не боги. Хотя не могу себе представить, почему кто-то считал, что белые лысые бесполые дылды были богами.

Губы отца дергаются, и мне кажется, что он вот-вот улыбнется. Однако его лицо снова становится суровым.

– Не думай о них. Они тебя больше не побеспокоят. Я позабочусь об этом. Лучше всего забыть о том, что ты видела.

Он что, шутит? Как подобное можно забыть? Я трясу головой и начинаю засыпать родителя вопросами.

– Они опасны? Сколько их здесь обитает?

– Альва…

– Где они живут? Почему я раньше их не видела? Они вернулись сюда? И вообще, они кочуют?

– Девочка, успокойся, – рявкает отец, – довольно. Я уже сказал, – он проводит рукой по лицу, – тебе не нужно беспокоиться. Отправляйся отдыхать.

По отцовскому тону понятно, что это не предложение. Я закрываю рот и проглатываю слова протеста. Мне все еще необходимо придерживаться правил.