Книга уже получила Сталинскую премию и была рекомендована в качестве учебника для вузов. Дискуссию организовали вторично, потому что первая, проведенная Институтом философии Академии наук, не понравилась Сталину недостаточной критичностью. Вождь хотел, чтобы Александрова обвинили в идеологических ошибках, а заодно еще и в плагиате.

Николай Семенович Патоличев, тогда секретарь ЦК, вспоминал, как после совещания в кабинете Сталина все встали и пошли к выходу.

Вождь сказал:

– Патоличев, задержитесь.

Все вышли. Николай Семенович стоит у двери, ждет, что скажет вождь. А тот что-то на столе перебирает. Время идет. Патоличев думал: не забыл ли?

Наконец Сталин оторвался от письменного стола, сделал несколько шагов и спросил:

– Скажите, Александров сам пишет?

Патоличев твердо ответил:

– Александров пишет сам.

Сталин внимательно посмотрел на Патоличева, помолчал:

– Ладно, можете идти.

Вообще-то творческая манера Александрова, которого в 1946 году сделали академиком, была известна в Москве.

Рассказывали, как он вызывал к себе талантливого молодого ученого и говорил ему примерно следующее:

– Тут звонили из госбезопасности, справлялись о вас… Плохи ваши дела. Единственное для вас спасение – срочно написать такую-то книгу.

Тот в панике пишет, Александров запугивает его вновь и вновь и в конце концов получает рукопись, на которой смело ставит свое имя и отдает в издательство.

В июне 1947 года прошла новая дискуссия по книге Александрова «История западноевропейской философии». Книга Александрова была компилятивная, она создавалась с помощью ножниц и клея. Но раскритиковали ее, разумеется, не по этой причине, а потому что таково было мнение начальства. Александрова и его заместителя Петра Николаевича Федосеева, будущего академика, отстранили от руководства управлением. Александрова отправили руководить Институтом философии Академии наук. После смерти Сталина его сделали министром культуры. Но весной 1955 года в подмосковной Валентиновке открылось «гнездо разврата», где весело развлекался с женщинами легкого поведения главный идеолог и партийный философ Александров, а с ним еще несколько чиновников от культуры.

Писатель Корней Чуковский записал в дневнике:

«Я этого Александрова наблюдал в санатории в Узком. Каждый вечер он был пьян, пробирался в номер к NN и (как говорила прислуга) выходил оттуда на заре. Но разве в этом дело. Дело в том, что он бездарен, невежественен, хамоват, вульгарно-мелочен. Нужно было только поглядеть на него пять минут, чтобы увидеть, что это чинуша-карьерист, не имеющий никакого отношения к культуре.

В городе ходит много анекдотов об Александрове. Говорят, что ему позвонили 8 марта и поздравили с женским днем.

– Почему вы поздравляете меня?

– Потому что вы главная наша проститутка.

Александрова отправили работать в Минск, где он и умер в 53 года…

А вот работа Суслова вождю нравилась. Сталин распорядился произвести Михаила Андреевича в секретари ЦК. Собирать пленум ему не хотелось, поэтому 22 мая 1947 года Суслова назначили секретарем ЦК на Политбюро, а 24 мая утвердили путем опроса членов Центрального комитета.

Одновременно Суслова утвердили еще и начальником управления по проверке партийных органов, что сделало его одним из самых влиятельных аппаратчиков. Работа ему знакомая, с этого он, собственно, и начинал. Только теперь он стал главным всесоюзным проверяющим и должен был контролировать деятельность партийного аппарата по всей стране.

Его предшественника Патоличева вождь отправил в Киев – секретарем украинского ЦК по сельскому хозяйству. Суслов видел, что Сталин проникался к кому-то симпатией, но быстро разочаровывался. Так что Михаил Андреевич понимал: за свое кресло нужно сражаться повседневно, вчерашние успехи не ценятся.

Ему предстояло следить за тем, чтобы обкомы и крайкомы вовремя отчитывались перед Москвой и не пытались ничего скрыть. Он должен был знать всех номенклатурных чиновников, выяснить их слабости и обо всех промахах, ошибках и неудачах вовремя докладывать вождю, который считал главным «подбор кадров и проверку исполнения».

Теперь Суслову спешили сообщить о грехах местных руководителей:

«Первый секретарь Курганского обкома т. Шарапов – морально разложившийся работник. Он систематически пьет, не выходя на работу по два-три дня подряд. В период подготовки к севу в феврале – апреле у него было несколько продолжительных запоев».

И что же решили в Москве? Профессиональный партработник Василий Андреевич Шарапов 15 июня 1947 года лишился высокой должности «как необеспечивший руководство и скомпрометировавший себя недостойным поведением в быту». Его отправили в Алма-Ату директором треста коневодческих заводов.

Суслов председательствовал на собрании аппарата ЦК, где обсуждалась судьба уже бывшего заместителя начальника одного из отделов управления пропаганды и агитации Бориса Леонтьевича Сучкова. Назначенный директором нового Государственного издательства иностранной литературы Сучков создал уникальный коллектив, где редакции возглавлялись академиками.

«Сучков – человек широкой эрудиции, огромного личного обаяния, блестящий организатор, – вспоминал Александр Александрович Гусев, заместитель председателя научно-редакционного совета издательства «Российская энциклопедия», – меньше чем за год сделал колоссально много».

Но Борис Леонтьевич пал жертвой ведомственных интриг и скрытого противостояния двух могущественных фигур – Берии и Жданова. Сучков был обвинен Министерством госбезопасности в передаче американцам секретной информации о голоде в Молдавии и о разработке советского атомного оружия. Ходили безумные слухи, будто во время войны он попал в плен и был завербован гестапо, а после войны американцы нашли его подписку о сотрудничестве и заставили работать на ЦРУ…

Сучкова судили и приговорили к двадцати пяти годам лагерей. Он отсидел семь лет, после смерти Сталина его выпустили.

Главный редактор издательства «Художественная литература» Александр Иванович Пузиков вспоминал:

«Я смотрел на Бориса Леонтьевича как на выходца с того света. Внешне он мало изменился, но похудел, держался непривычно тихо, с настороженностью, не зная, как теперь к нему отнесутся былые товарищи.

В лагерях он прошел все круги ада.

– Главное, – говорил Сучков, – заключалось в том, чтобы не потерять в себе человека. Я изобрел много поводов. Бежал в примитивный туалет, и мыл руки, ноги, лицо, особенно ноги. С чистыми ногами я вновь чувствовал себя человеком, способным терпеть, сопротивляться, ждать».

Умница и порядочный человек, он начал жизнь заново, со временем возглавил академический Институт мировой литературы имени А. М. Горького, был избран членом-корреспондентом Академии наук.

Хорошо его помню: уверенный в себе, спокойный, очень любезный, по-мужски красивый. Мы жили в одном доме на Ломоносовском проспекте, где в конце пятидесятых получили квартиры многие писатели. Потом моя мама Ирина Владимировна Млечина, литературовед-германист, защитив диссертацию, стала работать в ИМЛИ.

Она искренне восхищалась своим начальником. Однажды зашла к Борису Леонтьевичу домой и вернулась пораженная. Конечно, в ту пору все жили скромно и даже скудно. Но квартира директора академического института поразила ее аскетизмом.

Заметив ее реакцию, Сучков пояснил:

– Лагерь учит безразличию к вещам.

Но арест, суд и лагерь не прошли бесследно – Борис Леонтьевич умер очень рано: сердце разорвалось.

Александр Пузиков:

«Незадолго до смерти он жаловался, что идеологическое начальство не очень-то жалует его, осаживает при выступлениях, старается