ложь… Что касается цифр, то я считаю, что здесь, видимо, вкралась ошибка… На базарах в г. Вильнюсе я вообще бывала очень редко и никогда органами милиции не задерживалась… В апреле 1946 г. в связи с отзывом т. Суслова а Москву на работу я выехала вместе с ним и была в Москве с 12 по 28 апреля. В мое отсутствие семью обслуживала жившая у меня домашняя работница…»

Елизавета Суслова пояснила: «В Вильнюсе мы были прикреплены к продуктовому магазину № 1, где я могла получать продукты на 2400 руб.».

Много это или мало?

По статистике, средняя заплата в 1946 году составляла около пятисот рублей.

А что насчет казенной мебели?

Суслова не сомневалась в своей правоте:

«За нами в г. Вильнюс был прислан работник управления делами ЦК. Он обратился к председателю Бюро ЦК по Литве тов. Щербакову с тем, чтобы часть мебели, находящейся во временном пользовании Суслова, передать на баланс управления делами ЦК. Тов. Щербаков дал согласие. Мебель в количестве 26 предметов на сумму 20050 руб. находится на временном пользовании у нас в кв. № 23 по Старо-Конюшенному пер., д. № 19, но числится на балансе управления делами ЦК ВКП/б/».

Этот документ демонстрирует не только огромный разрыв в уровне жизни между обычными гражданами и высокими чиновниками, призывающими других строить коммунизм, но и полнейшую уверенность истеблишмента в своем праве на привилегии.

Опытный Суслов писал Жданову совсем в иной тональности:

«Я не в состоянии проверить правдоподобность приводимых фактов, поскольку эти факты имели место, когда я работал уже в Москве…

Во всяком случае часть этой мебели привезена женой напрасно, хотя с соблюдением законности. И, конечно, если бы переезд семьи происходил при мне, этого бы не случилось. Жену я крепко отругал тогда же, но поправить ее уже было поздно… Со своей стороны могу сказать лишь одно, что никогда не замечал за женой – членом ВКП/б/ – что-либо похожего на эти грязные и позорные дела, о которых сообщается…

Должен заявить Вам, Андрей Александрович, что пишу это объяснение с большой болью: за 25 лет своего пребывания в партии мне никогда еще не приходилось объясняться за свою личную жизнь. Всегда и всюду я проявлял партийную щепетильность в отношении материальных благ жизни и очень мало интересуюсь ими. И глубоко уверен в том, что никто не бросит в меня грязь в этом отношении».

Сталин на такие истории не обращал внимания, так что вопрос был закрыт. Но сам Суслов лишний раз уверился в правоте своего раз и навсегда установленного правила: строго следовать букве ведомственных инструкций, которые определяли жизнь страны.

На Старой площади

В ЦК партии на Старой площади, где Суслов будет трудиться до конца жизни, он оказался в центре бесконечных интриг. Аппарат раздирали внутриведомственные баталии, борьба за влияние и ресурсы.

«Приходилось тщательно изучать статус приближенных вождя, – вспоминал один из подчиненных Суслова в аппарате ЦК. – Кто и насколько близок был к вождю из его соратников. А приближение к вождю было разное».

И нельзя было промахнуться. Заманчиво добиться расположения одного из сильных мира сего. Но поставишь не на ту лошадку – пропадешь при очередной смене высокого начальства. Суслов изначально выбрал точную позицию: отношения со всеми исключительно служебные. Разговоры только по делу. Никакого панибратства.

«За годы работы в аппарате, – рассказывал Георгий Валентинович Шумейко, много лет проработавший в ЦК, – я привык к дисциплине, делающей служебной нормой уклонение товарищей от того, чтобы углублять разговор на “нежелательную тему” или вообще обрывать его без видимой причины. “Признано нецелесообразным” – на том ставилась точка!»

Формировался определенный тип партийного работника, который в идеологической сфере ни себе, ни другим не позволял отклоняться от генеральной линии. Это обеспечивало комфортное существование.

Чиновный люд на Старой площади передвигался бесшумно, своим поведением и обличьем показывая: чту начальство и готов беззаветно следовать указаниям. Один бывший сотрудник ЦК подметил любопытную деталь: люди высокие, статные сутулились, словно стеснялись своего роста. Не столько от природной застенчивости, сколько от того, что в партийных кругах было принято демонстрировать скромность.

В редакции, где я начинал трудовую деятельность, самый процветавший член редколлегии ходил по коридорам с таким выражением лица, словно его только что уволили. Особенно тоскливым становилось его лицо перед заграничной командировкой. Почему? Не дай бог, кто-то подумает, будто он радуется предстоящей поездке в капстрану. Наш многолетний собственный корреспондент в Соединенных Штатах, каждое лето приезжая в отпуск, по обязанности заходил в редакцию – в одном и том же костюме, который, видимо, купил в студенческие годы, отправляясь на картошку, и с сеткой, в которой лежали пачка самых дешевых сигарет без фильтра и коробок спичек. Всем своим обликом он демонстрировал невероятную трудность бытия за рубежами нашей родины…

«Суслов был чрезвычайно высок, – вспоминал часто приезжавший в Москву американский бизнесмен Арманд Хаммер. – Худое лицо с высокими скулами и проницательные серо-голубые глаза за толстыми линзами очков… Он произвел на меня впечатление скромного, чрезвычайно застенчивого человека».

Суслов был худым и очень высоким – сто девяносто сантиметров, это его сильно выделяло, начальство в ту пору было в основном невысоким и пузатым. Не поэтому ли он стал инстинктивно горбиться?

Алексей Иванович Аджубей, зять Хрущева и главный редактор сначала «Комсомольской правды», а затем «Известий», так описал Суслова:

«Высокий, худой, с впалыми, часто небритыми щеками, он ходил или стоял чуть пригнувшись, так как Сталин, да и другие партийные вожди были низкорослыми. Некое небрежение в одежде, особенно в будни, серый цвет лица, редкая улыбка и отсутствие благодушия во взгляде делали его похожим на семинариста, как их рисовали классики русской литературы, – не хватало только хлебных крошек и пепла на лацканах пиджака.

Даже в пору абсолютной моды на френч и гимнастерку Суслов носил цивильный костюм. Михаил Андреевич считался партийным интеллектуалом и не хотел связывать свой облик с военными чертами. (Исключение составили тогда годы войны.) Он умело пользовался эвфемизмами и даже врагов и отступников громил стертыми штампованными фразами, уберегая себя от волнений, ибо из-за слабого здоровья ценил жизнь превыше всего».

Для начала Михаила Андреевича утвердили инспектором ЦК; эта была особая должность в центральном аппарате, через которую пропускали перспективных партийных работников перед назначением на крупную самостоятельную работу.

18 марта 1946 года на Пленуме ЦК Суслова избрали членом Оргбюро ЦК. С 1919 года параллельно с Политбюро существовало еще и Организационное бюро, занимавшееся подбором и расстановкой кадров, центральных и местных, и вообще всеми текущими партийными делами.

На Пленуме ЦК Сталин, оглашая список новых начальников, упомянул и Михаила Андреевича:

– Суслов – бывший секретарь Ставропольской области, теперь он в Прибалтике подвизается. Мы его думаем тоже в Москву перевести… Есть ли какие-либо предложения? Нет.