полок и ставил обратно. Ничего примечательного, обычный работник.

Варя сновала из ряда в ряд, меняла полки и стеллажи. И все фотографировала, фотографировала, фотографировала.

Я. Гийу, Ф. Бакман, Д. Тартт, Л. Бардуго.

Но она пришла не за ними.

С. Симоне, К. Маккалоу, Дж. Макнот.

И не за ними.

Р. Монтес и И. Касой, С. Бьорк, Р. Маккаммон, В. Назарова, К. Лэкберг.

Филипп не терял ее из виду. Сворачивал в ряд, который она покидала. Брал книги, что она возвращала на полки. Мельком оглядывал их обложки, проводил пальцами по невидимым следам Варвариных ладоней, быстро просматривал описания. Сквозь жгучую боль в груди вдыхал воздух, хранящий запах его «иноземки». И все отчетливей видел саму ее сущность. Личность.

«Занятно».

Варвара, очевидно, любила крайности, изголодалась по сильным эмоциям. Хотела страшных сказок, социальных драм, расследований убийств и острых любовных историй. Ее влекли мрак, тоска, тайны преступного разума. И нестабильные отношения, через которые сама вряд ли хоть когда-то бы пожелала пройти.

«Страдаешь адреналиновой зависимостью, милая?»

Свет лампы все же принялся мелко подрагивать, и Филипп спешно свернул в следующий проход.

«Клуб Дюма, или Тень Ришелье», А. Перес-Реверте. Варвара наконец нашла что было нужно. Не разглядывая обложку, не читая аннотацию, она прижала книгу к груди и уверенным шагом направилась к кассе.

Интересно, стоит ли ему прочитать все эти книги? Он определенно попробует, когда они с Варварой узнают друг друга получше. А они, конечно, узнают.

* * *

Впервые они с Варей встретились в метро. Монструозное, отвратительно громкое изобретение. Сестра уверяла Филиппа – это самое подходящее место. Для его целей. И оказалась, конечно, права. Как и всегда. Но Филипп не собирался ей о том говорить.

Метро… расползающаяся зараза, едва не погубившая в свое время весь его город. Но москвичам и их землеройкам так и не удалось до того добраться.

Кри́пта залегла куда глубже.

Метро. Огромное количество людей. Целые толпы. Они с такой охотой, таким бесконечным потоком спускались ежедневно под землю, будто на Поверхности их кто-то преследовал. Гнал. Занятно, потому что именно они – москвичи – когда-то изгнали под землю целый народ.

Его народ.

В метро было шумно, прохладно, местами довольно темно. Метро было слишком похоже на Кри́пту.

Он понял, Варя была тем, что нужно, едва она коснулась его. Однажды ее тонкие пальцы дотронулись до его носа. Они были холодными. Но они обжигали.

– Думаешь, поможет? – спросила Варю подружка.

Лиза. Чуть позже Филипп узнал имена всех ее подруг.

– Ну а вдруг, – отозвалась Варя.

«Ну а вдруг», – повторил Филипп про себя, сверху вниз глядя на ее лицо. Запоминая его.

Ее пальцы несколько мгновений водили по его носу. Нежно и мягко. Долго. Хорошо и приятно. Гладили его – давно стершийся до позолоты нос бронзовой собаки. И Варя думала, вероятно, это принесет ей удачу. А Филипп думал, что наконец нашел ее. А еще, что это все презабавно.

Жители Поверхности давно выгнали из домов его предков, прокляли весь его род, отвернулись от истинных знаний и выбрали… другую науку, которая однажды, возможно, их и погубит. И все же…

И все же Варя терла нос бронзовой собаки на «Площади Революции». А подружка ее, Лиза, таскала в сумке карты Таро – Филипп слышал их шепот, – будто и правда могла прочитать их послание.

Занятно.

Волхование было им недоступно. Но вот Филиппу…

Долго находиться в статуе было больно, но стоило хоть сотни часов мучений. Потому что Варя нашла его. Сама. Она трогала его. Гладила его. И он почти умирал… плавился под ее пальцами. Ощущал ее свет. Ее силу. Ее чистоту.

Она была тем, кто нужен. Она была его. С того самого мгновения.

И навсегда.

* * *

Думаю, что ты не вспомнишь все

Мои черты лица[1].

Вокруг было так шумно, что песню, игравшую на фоне, почти не было слышно. Она вообще не слишком подходила этому месту. Всей его суете, жизни, бьющей через край.

Но Варя слышала слова. Шевелила губами им в такт, очерчивая каждую букву. Она сидела за большим столом у лестницы, окруженная подругами, и голые ветви мертвого дерева нависали над их головами. Подружки ее смеялись, рассказывали что-то друг другу, силясь перекричать какофонию голосов, хохот других посетителей.

А Варя подпевала:

Но я знаю, что твой дом

У трамвайного кольца.

Ноги явно прилипали к полу, когда она шла к барной стойке. А быть может, походка ее была неровной от двух порций Lager Ptica, которые она намеревалась повторить.

Она хотела казаться такой бунтаркой – его иноземка…

Это место, похожее одновременно на готичный сквот и чей-то бредовый сон, было темным и переполненным народом. Черты Вариного лица, искаженные грубыми тенями, казались резкими. И менялись по мере приближения к тускло сияющей доске меню у бармена над головой.

«Тебе явно достаточно, милая».

Лампочки с птичьими клетками вместо абажуров, подвешенные к потолочным балкам, давали слишком мало света. Да и его поглощали нарочито обшарпанные стены, расставленные вдоль них книжные стеллажи. Этот паб не был похож на паб. Он напоминал кладбище забытых вещей, портал в минувшие эпохи. С хаотично расставленными столами, кучей всякого хлама на полках, подоконниках и прямо на полу. Амфоры, музыкальные инструменты, пузатый маленький телевизор, нотные тетради, манекен с оленьим черепом вместо головы, ободранные обои и позолоченные буквы «BOTRÁNY SZEMÉREM DICSÓ», привинченные к старинному книжному стеллажу. Всю это композицию венчало раскинувшееся посреди зала дерево и перевернутая лестница, выдолбленная прямо в мансардном потолке.

Варя переминалась с ноги на ногу, сжимая в руке телефон. Она выглядела совсем потерянной – и не удивительно. В этом месте хотелось потеряться. А еще она казалась совсем захмелевшей. Это было заметно по тому, как девчонка сосредоточенно хмурила брови, беззвучно шепча слова песни, обволакивающей паб.

С обеих сторон ее обступали люди. Кто понаглее – пытались протиснуться к стойке, попутно задевая Варю локтями. Но не оборачиваясь, не извиняясь. Казалось, никто здесь ее просто не замечает. Ни подвыпившие коротко стриженные девицы, ни паренек с исколотым татуировками лицом. Даже бармен, успешно пропустивший мимо ушей ее затонувшую в общем гуле просьбу.

Но ее замечал Филипп.

Мне известно, что ты пьешь,

С кем ты спишь, о чем ты врешь.

Он тоже вслушивался в композицию, забавлялся ею, хотя слов совсем не знал. Он сидел на другом конце зала, глядя на Варвару сквозь голые ветви дерева. Лампочка беспорядочно