запотевшем окне, только у них буквы складывались в «Отдайте её!».

Кого её — конечно же, было ясно и так.

Внезапно в коридоре возникла какая‐то суета, и сразу стало понятно, что началось. Когда мы с друзьямизаговорщиками вышли из палаты, то увидели не совсем то, на что рассчитывали.

Совсем не то.

Полицейский лежал на полу перед кушеткой без сознания, а перепуганные до смерти постовухи пытались привести его в чувства. И, судя по их лицам и тону, который с каждой минутой взвинчивался всё выше, становилось только хуже.

Мы видели, как Стрекоза трясущимися руками вколола что‐то полицейскому, а потом принялась отсчитывать пульс. Медсестра с первого поста в это время орала что‐то в трубку мобильного телефона. Мы никак толком не могли разобрать, что она там говорила, но явно ничего хорошего. Виной всему была наша собственная кровь, которая от страха бухала в ушах и голове, заглушая всё на свете.

Через несколько минут на этаже появились мужики в белых халатах и с носилками. Они быстро погрузили полицейского и потащили куда‐то на лестничную клетку. Перепуганные медсёстры увязались следом.

Это был наш шанс!

Но мы стояли как вкопанные, не в силах осмыслить того, что только что случилось на наших глазах.

По нашей вине.

— К-каж-ется, не с-стоило мешать лек-арство Г-Глю-кера с к… кофе.

Мы все посмотрели на Хали-Гали.

Я при этом чуть не заплакал. Всё, о чём я мог думать в ту секунду, это: боже мой, хоть бы он выжил. Хоть бы с ним не случилось ничего страшного. Да в тот момент больше всего на свете я желал упасть замертво вместо несчастного полицейского, только бы не подвергать больше ничью жизнь опасности. Да и не только жизнь, но и здоровье тоже.

Плохая, ужасная, просто идиотская была идея мешать какое‐то психотропное лекарство Глюкера с кофе. И почему никто из нас не подумал о возможных побочках?

Мне захотелось упасть прямо там, на холодный бетонный пол, и выть от ужаса, закрыв голову руками. Хотелось биться в стены от ужаса.

— Надо с-спешить. Ш-штоб не з-зря.

Ну, что тут скажешь, если он был прав?

Вообще изначально предполагалось, что раз уж Хали-Гали был, так сказать, идейным вдохновителем всей операции, то и на разговор с новенькой должен был идти именно он. Как раз и на этот случай тоже Хали-Гали должен был отираться рядом с тринадцатой палатой.

Но сейчас мы оценили расстояние от четвёртой палаты до нашей «Цитадели» и поняли, что, пока этот Шерлок доберётся, постовухи уже трижды успеют вернуться. А мы и так потеряли слишком много времени, переваривая случившееся.

Тогда я схватил Соню за руку и почти бегом поволок её к тринадцатой палате.

Когда мы обсуждали, кто пойдёт к новенькой, то решили, что это должен быть Хали-Гали и напарница — кто‐то из девчонок. Определяющим доводом здесь, конечно, была вероятность того, что кому‐то из женского пола новенькая откроется куда охотнее, чем кому‐то из нас. Соня оказалась самой смелой.

— Миха, стой на атасе! — успел прошипеть я, прежде чем необходимая дверь оказалась у меня прямо перед носом.

А потом мы с Соней вошли в тринадцатую палату.

4

В палате новенькой

1

Это была обычная палата, такая же, как и все остальные на этаже, — с раковиной, спальными местами и одним столом без стульев на всех обитателей. Места здесь рассчитали как раз под четыре кровати и две тумбочки к ним. Осталась, правда, одна койка да кривая колченогая столешница — всё остальное переехало в четвёртую.

От того, насколько здесь вообще было пусто, складывалось ощущение, что мы попали в одиночную камеру для заключённых, а не больничную палату.

Когда за нами закрылась дверь, я вдруг ощутил приступ паники. Находиться так близко от бешеной новенькой было до одури жутко, и, если бы рядом не стояла Соня, я бы сбежал оттуда в первые же несколько секунд.

Но Соня была тут, я чувствовал, как её маечка с Куроми слегка касается моего локтя, поэтому приходилось строить из себя смельчака.

Новенькая лежала на кровати, накрывшись одеялом, и не двигалась.

Осторожно ступая по волнистому линолеуму, мы прошли чуть вперёд и остановились в двух метрах от койки.

Кровать была обычная — с деревянными спинками, металлическим каркасом и скрипучей сеткой под ватным матрасом.

Новенькая лежала на спине, чуть повернув голову на бок. Из приоткрытого рта к подушке тянулась тонкая струйка слюны.

— Фу, — тут же отреагировала на это Соня. Я зашипел на неё, чтобы вела себя потише. — Ну, фу же! Тем более чего нам бояться, если мы за тем и пришли, чтобы с ней поговорить?

Я промолчал. А что тут скажешь, если она права?

Подошли ещё ближе.

— Ну, — брякнул я, — она походу спит.

Соня смерила меня таким взглядом, что я мигом ощутил себя кем‐то на уровне креветки. Хотя нет, креветка для этого была слишком сложным организмом, тут бы подошёл кто‐то одноклеточный, вроде инфузории-туфельки.

Мне надо было срочно как‐то реабилитироваться, что‐то придумать, как‐то отшутиться, но, как назло, шестерёнки в мозгу проворачивались очень лениво и со скрипом.

Тем временем Соня, противореча самой себе, на цыпочках подкралась к новенькой и осторожно потрясла её за плечо. Никакой реакции. Тогда Соня пихнула девчонку сильнее, но результат остался тем же.

— Эй, ты вообще живая?

Соня зажала девчонке нос. Та сморщилась и завозилась во сне. Неловко отмахнулась рукой. Но не проснулась.

До меня начало доходить.

— Её, наверно, всё время держат на снотворных, чтобы не буянила. А будят только для того, чтобы накормить.

— А в туалет она как, по-твоему, ходит?

Как‐то не подумав, что девочка может лежать без одежды, я сорвал с неё одеяло. Так и есть — новенькая была одета всё в ту же белую в красный горох пижаму, а под ней отчётливо прорисовывались очертания подгузника. Такого, как на более или менее взрослого. Моя двоюродная бабушка много болела перед смертью, а мы с мамой иногда помогали семье дяди (сына этой бабушки) за ней ухаживать. Поэтому я знал, что подгузники существуют не только для грудных младенцев.

Осознав, во что её ткнули носом, Соня наморщила этот самый носик и фыркнула:

— Ой всё! Что будем делать?

— Нам в любом случае надо её разбудить. Причём быстро, пока постовухи не вернулись. Иначе всё зря!

Мы принялись в четыре руки трясти несчастную девочку. Поначалу она никак не реагировала — как мёртвая! Но через некоторое время нахмурилась и вроде как даже попыталась приоткрыть глаза,