Среднестатистическая ночь проходила в четырех обходах территории и отдыхе в каморке, именуемой конторой. Днем здесь кладовщицы принимали и выдавали накладные. А ночью хозяйничал сторож. Пил чай из термоса, жевал свои бутерброды, курил свои сигареты и спал на изрезанном некрашеном, но дубовом большом столе. Некоторые, типа меня, еще и готовились к занятиям, выполняя самую непривычную для этого помещения работу – читали, писали. Совсем особые – сочиняли стихи. Хотелось верить, что в этом я был неповторим…

Если не подтапливать полуразвалившуюся голландку в комнатке кладовщиков, к утру мерзли и ноги в зимних ботинках на два носка, и уши, и пальцы, и нос, из которого начинало предательски капать. А с утра нужно было на занятия в универ, и вид следовало иметь хотя и слегка придурковатый, но вполне бравый. Красные носы и воспаленные глаза вызывали у преподов неадекватную реакцию. Сердобольные доставали: не заболел ли, тайные алкоголики тайно завидовали и третировали: «Ну как головка?», скрытые онанисты-развратники-импотенты пошло подмигивали и намекали на веселую ночку, истосковавшиеся по мужской ласке разведенки томно вздыхали и вопрошали, знают ли родители, как их дитя проводит время. Но все как один делали самый невозможный из всех возможных вывод: у студента на уме все, что угодно, кроме учебы. Поэтому одни начинали спрашивать, что было на прошлой лекции, другие садистски вызывали к доске, третьи просто давали индивидуальное задание к следующему занятию. Выход был один: сдавать вохровый пост выспавшимся, бодрым и свежевыбритым. Это устраивало не только преподов, но и ментов, принимавших вахту в шесть утра. Ответ об отсутствии происшествий был четким, лаконичным и правдоподобным. Потому как минимум за час до прихода стражей порядка я успевал выполнить все утренние процедуры и даже воспользоваться всегда-при-себе станком с бритвой «Нева», обойти объект и сделать, как положено, запись в журнале: «Пост сдал. Происшествий за время дежурства не было». С часу до пяти я вполне высыпался даже с перерывами на обходы, приучив себя быстро выключаться в сон и открывать глаза в мысленно назначенное время. Пятьдесят минут сна. Десять минут обход. Пятьдесят минут сна… Через месяц я мог отправляться на замену Штирлицу, уснувшему ровно на пятнадцать минут в семнадцатой серии по дороге в Берлин. Бывали, однако, и исключения из режима. И тогда – ночью все были кошки…

3

Охрана пакгауза закончилась глухим непониманием между мной и незримыми дневными кладовщиками. Кто-то днем решил, что я расходую слишком много старых тарных ящиков на растопку. И вообще, голландка трескалась от того, что я топил печь ночью. Выход был найден сакраментально: если поезд сходит с рельсов, к стенке ставят стрелочника.

В один прекрасный вечер, заступая на пост, я обнаружил закрытую на амбарный замок комнату кладовщиков. В мое распоряжение были предоставлены темные безоконные сени метр на два с одиноким стулом и загаженным мухами дежурным светильником над входом. Голландка выходила в сени тылом.

К двум часам ночи печь, последний раз топленная еще днем, остыла до прохлады стен. Между мной и топкой – ржавый амбарный замок.

К утру на стуле я окончательно замерз. Оставил записку кладовщикам с просьбой больше не выеживаться и не вымораживать сторожа.

На следующий раз ситуация не изменилась.

В сенях можно было находиться только в сидячем положении. Скакать всю ночь по заснеженному пакгаузу – испытание не для слабонервных.

Дежурство начинало напоминать гулаговскую пытку. Усмирив гордыню – возможно, впервые в сознательной жизни – я оставил повторную записку, уведомив добровольных палачей, что буду вынужден войти под замок.

Когда на третью ночь перемены в обстановке не произошли, я счел себя вправе – замок был снесен вместе с петлей пудовым колуном.

Ночь прошла в тепле и приятстве. Возможно, записка «поцелуйте мой сад, щуки» была лишней. Надо полагать, неведомые мне сатрапы прочитали ее неправильно, заменяя некоторые согласные по собственному скудоумию. Об этом, в частности, я заявил Старшому, подчеркнув, что это вовсе не записка, а часть литературоведческого задания по разбору сказки Салтыкова-Щедрина «Премудрый пескарь».

– Далеко пойдешь, пескарь, – ухмыльнулся Старшой и по принципу «за одного битого вохра двух небитых не найти» не выгнал меня из секретного отряда, а направил на макаронную фабрику.

4

– А если бы ты вез патроны?

– А если б макароны?! Ну, что ты пристал к человеку? Это из старого доброго послевоенного советского фильма с комсомольско-партийным собранием в центре по поводу халатного отношения героя к своим трудовым обязанностям. И ведь что характерно, калибр советских макарон и патронов был одинаков. Это чтобы, значит, в нужный час можно было переналадить производство. Так, во всяком случае, гласили легенды.

В первую же ночь ко мне на проходную пришел бригадир или начальник смены – я никогда особо в подробности не вдавался.

– Значит так, вохр. Производство у нас стратегическое: макароны, сам понимаешь, всегда к бою готовы. Ты на внешнем круге. Внутри у нас свой сторож с собачками. Собачки по территории, как смена заканчивается, бегают свободно. Так что ты после часу на территорию лучше не заглядывай. И вот тебе пачка макарон.

– Зачем это?

– Дают – бери. Бьют – беги. Понял? Будешь от коллектива отрываться… – бригадир чиркнул большим пальцем по горлу. Ногтевой части на пальце не было. Выглядело это одновременно неприятно и смешно.

Я пожал плечами.

– Не понял, – удивился бригадир.

Стало совсем смешно. Я невольно заржал.

– Ты макароны берешь?

– Оставляйте.

– Не нравишься ты мне.

Я промолчал. Маленький кривоногий бригадир-татарин мне тоже не нравился.

В 12-ть закончилась вторая смена. Народ потянулся через проходную.

У каждого в сумке была пачка макарон – к маме не ходи! Заглядывать в сумки меня никто не уполномочивал.

Утром я отдал пачку макарон вахтеру:

– Привет со второй смены.

На следующее дежурство – тот же бригадир. На этот раз с двумя пачками:

– Я в тебе ошибался. Молодец.

– А вареными макаронами нельзя?

Бригадир тяжело задумался.

– Студент?

– Да.

Ничего не сказала рыбка, лишь шмыгнула носом и перекатилась кривоного за турникет.

Дневной вахтер – старик-ветеран дядя Вася, одинокий и вечно полутрезвый, но искренне преданный макаронному делу – уже был готов к принятию ночных данайских даров:

– Я б с тобой в разведку пошел.

На третью ночь «золотая рыбка» пришла с кастрюлькой. В ней были макароны по-флотски с тушенкой. Спросил уважительно:

– Хорошо?

– Хорошо, – удивление решил не показывать. Достал из тумбочки дежурную ложку, плесканул чайку. – Будешь?