В новую столицу я ехал днем вместе с большими купеческими караванами, потому что доспехи и лук оставил дома по той же причине, что и Буцефала. Вместо этого снарядил свою одежду и обувь небольшими предметами, с помощью которых можно открыть запоры, преодолеть решетку или избавиться от кандалов. Путь занял почти три недели, потому что караванщики никуда не спешили. Двадцать пять-тридцать километров в день, до следующего караван-сарая.

В Ниневии полным ходом шли строительные работы. Город значительно расширили. Стену будут высотой и толщиной, как в Дур-Шаррукине. Улицы строго прямые, пересекающиеся под прямым углом. Кто нарушит гармонию, будет посажен на кол на крыше своего дома. Новому шарру Ассирии не откажешь в чувстве юмора. Главная улица шириной метров двадцать пять. Так сказать, проспект имени Синаххериба. В центре возводили платформу из камней и кирпичей высотой метров тридцать и площадью, если я правильно подсчитал, около десяти гектаров. На ней построят дворец и храмы главных богов.

Пока шли строительные работы, Синаххериб ютился в резиденции шакну провинции. Не знаю, почему покинул Дур-Шаррукин. Предполагаю, из-за страха, что дух отца навестит и задаст непристойные вопросы. Меня новый шарр принял в небольшой комнате в присутствии двух охранников, стоявших по обе стороны кресла из белого алебастра. Это были чернокожие нубийцы в набедренных повязках, вооруженные египетскими мечами-хопешами в деревянных ножнах, висевших на кожаном ремне через плечо. Во время моего общения с новым правителем Ассирийской империи оба никак не реагировали на слова, поэтому предполагаю, что не понимали аккадский язык, только разговорный арамейский.

Ответив кивком на мое приветствие, Синаххериб, глядя на меня, как на мошенника, произнес:

— Мне доложили, что отец утонул в реке.

— Да, — подтвердил я. — Он зажал нос пальцами левой руки, погрузился в воду и не вынырнул.

По тому, как еле уловимо напряглось лицо Синаххериба, я сообщил то, что могла видеть только ближняя прислуга его отца и о чем доложила ему.

— Отчего он умер? — задал он вопрос уже другим тоном.

— Кто его знает. Может быть, сердце остановилось или захлебнулся водой. При купании всякое бывает, — ответил я. — Главное, что в этом никто не виноват.

— Пожалуй, ты прав, — согласился Синаххериб и продолжил, улыбнувшись: — Но если никто не виноват, то и награждать никого не надо.

— Тоже верно, — улыбнувшись в ответ, поддержал я. — Но в следующий раз некому будет помочь тебе, а отец говорил мне: «Чем выше сидишь, тем больше у тебя врагов».

— Твой отец — мудрый человек, — похвалил он и спросил: — Что ты хочешь в награду?

— В провинции Бит-Агуши пока нет мушаркишу. Я бы с удовольствием занял эту должность, потому что занимаюсь разведением лошадей. Еще я не люблю платить налоги. Если избавишь меня от них, буду очень признателен. И то, и другое ничего не будет стоить тебе, поэтому можешь добавить немного золота, чтобы мне было, на что прикупить кобылиц, — перечислил я.

— Ты умен и не жаден, — сделал он вывод. — Что ж, дам тебе все, что попросил, и продолжу пользоваться твоими услугами.

— Я не сомневался в этом, — польстил ему.

— Ответь, что мне надо делать, чтобы не повторить судьбу своего отца? — задал вопрос новый правитель Ассирии.

— Пореже покидай дворец, постоянно будь окружен охранниками, даже когда купаешься в реке, и ничего не ешь и не пей, пока не проверят надежные слуги, — перечислил я с умным видом.

На самом деле, если за дело возьмется профессионал высокого уровня, ничто из перечисленного не спасет. Есть случайности, человеческий фактор и даже примитивное невезение.

— Я так и делаю, — произнес он и приказал: — Иди и жди. Я прикажу писцу Ахикару сделать для тебя таблички с моими распоряжениями.

Писцы, шесть человек разных возрастов, ждали в дальнем конце соседнего помещения, большего по размеру, сидя на лавке за длинным столом. Рядом стоял богато одетый толстяк с улыбчивым лицом, вертел правой рукой золотой браслет на левом запястье. Наверное, прокозлился, ждет заслуженного наказания. Один из секретарей, Ахикару, средний по возрасту, сразу зашел к шарру, а остальные пять и толстяк делали вид, что я, полнейшее ничтожество, одетое убого, совершенно неинтересен им. Наверное, приняли за секретного агента. Это в Ассирийской империи самая востребованная профессия.

Ахикару, вернувшись из кабинета правителя, показал жестом толстяку, что может заходить, и посмотрел на меня с почтением, что не ускользнуло от внимания его коллег.

— Принеси десять манну золота, — приказал он сидевшему ближе к выходу, а второму, кивнув на меня: — Напиши повеления об освобождении его от всех налогов на всю жизнь.

После чего сел рядом и нацарапал вторую табличку, согласно которой я становился мушаркишу провинции Бит-Агуши с жалованьем сто сорок шиклу в год. В это время из кабинета правителя доносилась ругань. Я был прав, предположив, что толстяк где-то прокозлился: его несколько раз обозвали тупым козлом, которому нельзя доверить ни одно важное дело.

Домой я скакал днем и ночью, сократив время в пути почти наполовину. Отправился сразу после того, как живой и свободный покинул временную резиденцию Синаххериба. Коня кормил зерном, купленным в караван-сараях. Деньги на это были: в переметных сумах лежало более пяти килограмм золота в тонких, приплюснутых с боков цилиндриках и параллелепипедах весом один, два, три и пять шиклу.

20

Полученную награду я не показывал Ашму, чтобы у нее не снесло башню. Отобрав несколько маленьких слитков, закрыл остальное золото в деревянном сундуке с бронзовыми углами и ручками и железным врезным замком, который вместе с ключом кузнец изготовил по моим чертежам. Он так и не понял, что это такое, для чего предназначено. Замков пока нет, даже навесных, только запоры разных типов. Зато о новой должности и освобождении от налогов оповестил ее сразу. Ашму возгордилась. Теперь она не дочка переселенцев, а жена крупного ассирийского чиновника.

На следующий день я нанес визит в резиденцию Базума, шакну провинции Бит-Агуши. Евнух полулежал на чем-то типа кушетки перед овальным деревянным столиком на тонких кривых ножках в стиле ампир, до которого еще не докатились. На покрытой лаком поверхности стояло большое бронзовое блюдо с черно-фиолетовым виноградом, который поглощался в промежутках между фразами, восклицаниями, стонами, ахами. Чем больше звуков произносил, тем больше ягод попадало в рот. Косточки и частички кожуры выплевывались на пол. Между кушеткой и столом накопилась