и ускорила расслоение крестьянства и казачества, обострила классовые противоречия в станицах и селах, но при сохранении привилегированного войскового землевладения и в целом лучшего обеспечения казаков землей на Дону оставалась почва для сословной вражды. Контрреволюция ее всячески раздувала, стремясь помешать сближению трудовых казаков и крестьян.

В такой обстановке требовались исключительный такт, осторожность и вместе с тем решительность в проведении земельных преобразований. ВРК предложил сначала обсудить аграрный вопрос на собраниях трудящихся в станицах и селах, потом в округах. На основе этого обсуждения и в соответствии с Декретом о земле областному съезду Советов предстояло принять свой законопроект.

Жаркие споры разгорались в каждой станице и хуторе. Опасаясь за целостность своих владений, казаки настороженно отнеслись к требованиям уравнять иногородних с ними в правах на землю. «Мы не против Советов, — говорили они, — а земельку нашу не тронь — не вами дадена». Масло в огонь подливали кулаки, остававшиеся в станицах калединцы. «Большевики хотят вовсе отнять у казаков земли и передать мужикам, иногородним», — нашептывали они. Подобные слухи ожесточали станичников. «Старики готовы с вилами пойти против ревкома, — писал сыну в Ростов Василий Иванович Кривошлыков. — Если будете отступать, — предупреждал он, — то в наши места не идите…»

Разжечь сословные страсти и поссорить трудовых казаков с Советской властью — вот цель контрреволюции. Это поняли руководители революционного казачества. Гневно выступали они с разоблачением вражеской клеветы, доказывали казакам беспочвенность их страхов.

Получив письмо от отца, Михаил в тот же вечер составил воззвание к станичникам: «Вам говорят, что большевики все у вас заберут. Кто это говорит, посмотрите: офицеры, богачи или те, кто хотел быть офицером. Не верьте им, большевики — это, попросту сказать вам, трудовой народ…

Отцы, подумайте, кому же мы наконец поверим. Тому, кто набрал со всей России офицеров-юнкеров, богачей и нанимает партизан бить вас и ваших сынов, или тем, кто знает, что просят народы?..»

Отпечатанное в виде листовки воззвание распространялось по станицам.

Бурно проходили заседания Черкасского окружного съезда Советов. Большинство ораторов, даже сторонников Советской власти, выражали опасения, что при предстоящих преобразованиях казаков лишат земли. Делегат от станицы Грушевской внес предложение: до осени никаких переделов не производить… Но вот на сцену вышел Подтелков. В притихшем зале раздался его уверенный голос: «Казаки! Вся земля, с виноградниками, с садами, останется вашей. На каждого члена семьи нарежем пай, тем, у кого семья большая, а земли мало, добавим, а у богачей отберем».

Речь председателя ревкома несколько успокоила делегатов, но полностью сомнения не рассеялись. По мере развития революции в станицах росли колебания средних слоев.

Всерьез озабочен был Подтелков состоянием военной защиты молодой республики. Сам фронтовик, прошедший тяжелую войну, он отлично понимал, что наполовину разошедшиеся по домам казачьи полки небоеспособны. Нужна новая армия. В соответствии с декретом Советского правительства ВРК 15 марта объявил о расформировании всех частей, стоящих в пределах области, и о наборе добровольцев в новую народную армию «на социалистических началах». Подтелков от имени Донревкома обратился к фронтовикам с призывом вступить в социалистическую армию. «Для такой армии, — говорил он, — не нужна палка, всякий воин этой армии сознательно пойдет в бой…» «Я и другие ваши избранники, которых вы поставили у власти, — заключал предревкома, — стремятся к освобождению всех трудящихся всех стран… Мы победим!»

Но дело двигалось туго. Уставшие от войны фронтовики неохотно откликались на призыв. Казачий нейтралитет, который в январе лишил силы калединскую контрреволюцию, теперь оборачивался против Советской власти. Кулаки, агенты врага повели бешеную агитацию среди казаков против вступления в Красную Армию. Не проявило должной активности и Донское правительство.

…В кабинет председателя Областного ревкома ворвался Ефим Щаденко. Он буквально кипел от возмущения:

— Ты посмотри, Федор, что делается. Белокалитвенские шахтеры сформировали отряд, достали оружие. С великим трудом нашли инструктора, чтобы научиться стрельбе и строю. И что же? Является твой «главковерх» из военного отдела Смирнов и приказывает: немедленно распустить самочинный отряд и сдать оружие.

— Почему? — спрашиваю.

— Обучаясь военному делу на глазах у казаков, — отвечает он, — отряд может вызвать нежелательные инциденты…

— Нет, ты подумай, председатель. Это же настоящая контра. Вот куда привела твоя мягкость!

— Пожалуй, мы допустили ошибку, оставив военный отдел в Новочеркасске без присмотра. Много там сомнительных людей. Ну а насчет контры, это зря. Должно, у тебя мания преследования. Везде она мерещится.

Подтелков распорядился отменить приказ Смирнова, но остался при убеждении, что здесь, как и в других подобных случаях, речь идет не о контрреволюции, а о недоразумениях, которые можно уладить миром. В который раз подводила Федора его упрямая вера в «братьев-казаков». Вскоре он столкнется с открытым мятежом, который поднимут Смирнов и Голубов…

К середине апреля на Дону удалось набрать 25 тысяч добровольцев, преимущественно в городах и рабочих поселках. Вместе с красногвардейцами и партизанами они представляли немалую силу. Но это были разрозненные отряды и части с выборными командирами, без конца митингующие, слабо дисциплинированные.

— Видно, добровольцы нас не спасут, — признал Подтелков в беседе с прибывшим в Ростов уполномоченным Московского военного округа. — С Украины идут немцы. Чтобы их не пустить на Дон, нужна серьезная сила. Председатель ревкома и Кривошлыков высказались за проведение в станицах мобилизации казаков старших возрастов. Время, однако, не ждало.

С приближением австро-германцев к рубежам донской земли активизировалась контрреволюция. В разных концах области почти одновременно вспыхнули мятежи. Офицерско-кулацкие банды Попова в Задонье, Мамонтова у Нижне-Чирской, Голубикцева и Дудакова на Хопре разгоняли Советы, сажали вновь атаманов. К мятежникам, особенно в богатых низовых станицах, примыкало немало рядовых казаков. Врагам удалось сломить нейтралистские настроения многих фронтовиков, использовать колебания мелкобуржуазных середняцких масс, их недоверие к мероприятиям Советской власти, консерватизм патриархальных слоев населения.

По улицам Ростова то и дело демонстрировали банды вооруженных анархистов, размахивая черными флагами под впечатляющим лозунгом «Срывайте все замки!». Они разгромили уголовный розыск, разоружили речную милицию, грабили магазины и квартиры.

В критический момент заметались «попутчики» Советской власти. Незадачливый кандидат в атаманы Голубов и «главковерх» Смирнов попытались поднять против ревкома казачьи полки, расквартированные в Новочеркасске. С их благословения был отпущен из-под ареста Митрофан Богаевский. Сподвижник Каледина явился на гарнизонный митинг, где выступил с трехчасовой провокационной речью. На требование Подтелкова немедленно отправить Богаевского в Ростов для предания революционному суду Голубов ответил решительным отказом. К Новочеркасску пришлось двинуть красногвардейский отряд.

Волны контрреволюции поднимались все выше.

9 апреля 1918 г. собрался так ожидавшийся Подтелковым съезд Советов Дона, с которым он связывал большие надежды. Более 800 делегатов, съехавшихся изо всех округов области, заполнили празднично убранный зал ростовского клуба приказчиков[18]. На