Я весь напрягся и завертел головой во все стороны. После таких слов по всем канонам развития сюжета, на Пути в непосредственной близости от меня должны были появиться вновь возрожденные близнецы и устроить мне очередную серию спектакля под названием «отдай портфель». От волнения я даже не заметил, что забыл заблокировать свой мозг.

— Успокойтесь, — устало произнёс Перун, — нет здесь фантомов, топчутся у портала, да Лихо их не пускает согласно моему устному приказу. Ещё не хватало, чтобы среди моих милых берёзок разборки устраивали! А ты, — голос Перуна вдруг сделался подобным грому, а в совершенно чистом небе ярко засверкали кривые молнии, — решай свои семейные проблемы в каком-нибудь другом месте! В моём доме — я хозяин! Так что убери свои щупальца от Врат, пока Лихо их не покалечил!

Небо на мгновение потемнело, но тут же вновь стало голубым и прозрачным, как глаза древнего языческого бога, сидевшего сейчас напротив меня. И что любопытно, я уже совершенно спокойно относился ко всем этим чудесам, в которые ещё пару дней назад не верил. Да чего уж там! Я даже как-то незаметно для себя осознал и привык к тому, что моя жена — богиня!

— Пётр Иванович, — осторожно поинтересовался я, — а вам за это ничего не будет? Ведь, насколько мне объяснили, фантомы являются частью сущности Того, чьё имя нельзя произносить. Получается, что вы только что наорали на собственного босса!

Бородач расплылся в довольной улыбке, продемонстрировав мне замечательные белоснежные зубы, которых явно никогда не касался стоматолог.

— Я же сказал, что терпеть не могу выбирать чью-то сторону, — довольным голосом проурчал он, — но, уж если приходится, то делаю выбор осознанно, исходя из конъюнктуры момента! Тот, чьё имя нельзя произносить, ничего не может со мною сделать сейчас, ибо орудие его гнева, та, что вершит его волю от его имени, в данный момент идёт по Пути, прокладывая дорогу смертному, который изо всех сил прижимает к груди Священный Сосуд, а я ему помогаю!

— Постойте, — слегка ошалев от таких откровений, пробормотал я, — вы хотите сказать, что моя Настя — орудие?

— Именно так. — кивнул улыбающийся во весь рот Перун. — Чему вас только в школах учат, — заодно посетовал он, — всё, что мне грозит за помощь вам от её отца — общественное порицание, ибо он только рука, а она меч! Вы, молодой человек, очень удачно женились, и, если бы не ваше очевидное невежество, то я мог бы предположить, что это брак по расчёту.

Шока я в этот раз не испытал. Видимо, довольно продолжительное по времени пребывание среди богов сделало меня не таким ранимым, как раннее. Да, собственно, всё к этому и шло. А я-то всё гадал, с чего это вдруг все местные так боятся моей жены. А вот как выходит. Она тут при папаше в роли палача выступает, оказывается. И это моя хрупкая Настя! Ещё пару суток назад я бы счёл само такое предположение бредом больного разума. Но, после всего, что я видел и испытал здесь, после того, как узнал, что наш глава Управы в действительности есть древний языческий бог, после разговора с сокрытым облачной завесой тестем, я уже ничему не удивлялся и готов был поверить даже в самое невероятное.

— Почему она мне всё не рассказала? — спросил я сам себя. — Ведь мы семья, а в семье должно присутствовать доверие!

— А вы бы ей поверили, пока сами своими глазами не увидели наш мир? — усмехнулся Пётр Иванович. — Небось, посчитали бы жену свихнувшейся и в лучшем случае побежали бы советоваться с психологами да психиатрами, а в худшем — бросили бы свою ненаглядную, но сумасшедшую супругу.

— Я не снимал блокировку, — проворчал я в ответ, — каким образом вы прочли мои мысли? Или просто обманули меня с зеркальными очками?

Лицо Перуна приняло такое выражение, что для его описания не хватит литературно приемлемых оборотов речи. Если всё же попытаться его описать хотя бы более-менее близкими по смыслу словами, то выйдет примерно так: «Да что я с ним вожусь? Он же полный кретин!»

— Вообще-то, — вежливо произнёс тактичный Пётр Иванович, — вы говорили вслух сами с собою — немудрено услышать.

А и, правда, подумал я, сам не заметил, что мысли свои вслух произношу. Зря только старика обидел подозрением. И вдвойне обидно от того, что он, похоже, на нашей с Настей стороне в этом малопонятном для меня противостоянии.

— Простите меня, Пётр Иванович, — горько вздохнул я, — у меня за всю жизнь не было столько злоключений, сколько выпало за последние сутки-двое. Столько информации новой, а никто ничего объяснять не хочет! Даже собственная жена, и та секретничает: велит идти, и не говорит — куда, велит нести, и не говорит — зачем!

— А вы её не вините, — наставительно произнёс Перун, — она женщина очень умная, и у неё, я уверен, в этом деле есть свои резоны, которые, как она справедливо, на мой взгляд, считает, вам втолковать будет весьма сложно.

— И что же мне делать?

— Идти вперёд! — бодро произнёс Пётр Иванович. — Если вы любите её, если верите ей, то и доверьтесь своей жене полностью. Уж чего-чего, а плохого для вас она точно не желает, это я вам, как муж Лады — богини любви говорю!

Очень мне нравился этот давно отстранённый от дел языческий бог. И очень хотелось ему верить, несмотря на то, что разум подсказывал — верить в этом мире полностью нельзя никому. Однако Перун совершенно не выглядел коварным злодеем, не требовал у меня отдать портфель и даже не пускал близнецов на свой этаж мироздания, о чём, правда, я знал только с его слов. Но факт был налицо — впервые с момента моего побега из нашей с Настей квартиры фантомы оставляли меня так надолго без своего общества. Кроме того, меня почти с самого начала мучил один вопрос (а я человек болезненно любопытный), который разъяснить я решился только теперь и выбрал в ответчики Перуна.

— Просветите меня, несмышлёного, — буквально взмолился я, — почему нельзя произносить имени того, кто, как я понимаю, руководит всем местным безобразием? Нет, — поспешил я успокоить Перуна, начавшего при первых же моих словах проявлять признаки стремительно приближающейся паники, — я сам даже не могу предположить, и уж, тем более, не знаю, как его зовут. Но вы-то, я уверен, знаете, и всё же, не только его друзья, но даже его враги боятся произнести его имя! Скажите, в чём тут дело?

После моего утверждения, что имя тестя мне неизвестно, а значит, сам я при всём желании произнести его не могу ни вслух, ни даже про себя, Перун заметно успокоился. Он достал из кармана штанов белоснежный платок с вышитой в уголке старославянской вязью монограммой, промокнул пот со лба и шеи и с облегчением вздохнул.

— Вы уж, молодой человек, пожалуйста, с такими вопросами поосторожнее, — прозвучал у меня за спиной мелодичный женский голос, — а то вон, чуть до инфаркта старичка моего не довели, а он и так весь на нервах в Управе своей.

Из-за моей спины справа появилась редкой красоты совсем молодая и очень стройная женщина, высокая, в длинном до пят сарафане. Она подошла к Петру Ивановичу, наклонилась, ласково поцеловала его в лоб, а затем обошла и расположилась у него за спиной, положив свою правую ладонь на его левое плечо.