У меня, видимо, был такой сильный эмоциональный всплеск, что я плохо соображаю. И даже когда губы босса проходятся по моему виску, щеке, уголку губ — дрожу, глажу его по плечам, но наслаждаюсь происходящим, как будто всё так и должно быть.

А вот когда у меня во рту оказывается его язык и начинает там выделывать па из аргентинского танго, я начинаю понимать, что мы перешли все границы. И то только потому, что Гордей одновременно с этим задирает мою юбку и кладёт руку туда, куда никогда в жизни, даже случайно, ни один босс не должен класть руки своим подчинённым.

Я поспешно собираю свои шаловливые пальцы в кулаки, упираюсь ими в грудь Гордея и отталкиваю его. Он отпускает, и я от неожиданности делаю шаг назад, ударяюсь икрами в край сидушки и падаю в кресло. Дышу тяжело, шумно и смотрю на босса перепуганными глазами. Он тоже дышит, как будто пробежал стометровку, но взгляд у него совсем не испуганный. Я в нем даже досады не вижу. Только огонь и голод. Поверить не могу, что мы целовались!

— Ну, раз мы нашли общий язык, — с усмешкой говорит Варвин севшим на пару тонов голосом, — предлагаю заняться фотосессией.

Да уж. Язык мы точно нашли. Я его, а он мой. С этим не поспоришь. Только я вот теперь себя чувствую не в своей тарелке. И все выходные так буду чувствовать. А может, и дольше.

— Давайте займёмся, — тем не менее говорю, чудом взяв себя в руки, но вновь сбиваюсь на «вы», — какие вы хотите сделать снимки?

— Хорошие, Лада. Такие, чтобы убедили мою семью, что я ни за что не откажусь от того, что у меня на этих снимках есть. Ты утверждаешь, что профессионал и ассистент высшего класса? Тебе и карты в руки. Удиви меня.

Что ж. Вот он — мой шанс доказать, что меня никакие катаклизмы не могут выбить из колеи, и за такого ассистента надо держаться.

Включаю мозги на полную мощность и подхожу к комоду. Достаю пижаму. Новый комплект постельного белья — мне на день рождения родители дорогой подарили, — разбираю диван, застилаю. Все делаю молча. Варвин тоже молчит, смотрит на мои действия с любопытством.

— Раздевайся, — командную и двигаю к дивану журнальный столик.

— Совсем? — послушно уточняет босс.

— До трусов, — кидаю через плечо по дороге в кухню.

Там достаю два фужера, гроздь пожухлого винограда — в фотошопе потом поправлю — единственное яблоко и персик. Режу, выкладываю на тарелку и тащу в комнату. Варвин уже в одних боксерах сидит на диване. А одежду так аккуратненько на шкаф повесил — педант! Можно было бы и небрежно разбросать, но ладно, пусть будет так. Ставлю свой натюрморт на стол, смотрю придирчиво — никуда не годится. Бутылки дорогого алкоголя не хватает, да и с закусками скудно. Ладно. Придётся побольше над обработкой посидеть.

Иду в ванную, переодеваюсь в шёлковые топик и шорты бордового цвета — самая сексуальная пижама, что есть в моем гардеробе — распускаю волосы и возвращаюсь к боссу, готовая устроить самую грандиозную фальсификацию в мире.

Глава 24

Гордей

— Будь с ней помягче, сын, — говорит отец, когда мы с ним заканчиваем обсуждать дела фирмы в его кабинете, — сам знаешь, что у неё здоровье слабое.

Хрена с два! Мать — манипулятор сотого уровня, всю жизнь вьет из отца верёвки. Из меня тоже вила. До недавнего времени. К счастью, случай открыл мне глаза.

— Я тебе уже говорил, что она прикидывается. Их разговор с Прушкиной мне многое прояснил. Мать учила Миру, как нужно со мной себя вести и где притвориться слабой, — пытаюсь в сотый раз вразумить отца. — Она уговаривала её сказаться беременной, представляешь?

— Не начинай! Вика желает тебе только счастья, — кривится предок. Тему он эту не любит. — А притворяется или нет, я даже проверять не желаю. Мне хватило прошлого приступа, когда я чуть не поседел. Скажи спасибо, что я и так встал на твою сторону и позволил уехать в Москву, разорвав помолвку.

— Это ты не начинай! — огрызаюсь. — Прекрасно знаешь, что я никогда не собирался жениться на Мирославе, и вся эта шумиха с нашими отношениями была лишь ширмой для её родителей и нашей мамы.

— А не надо было задирать Мирославе платье прямо на годовщине свадьбы её родителей в туалете ресторана, — ворчит отец, — сам виноват.

Согласен. Тут я виноват. Но ведь все так хорошо было несколько лет, пока Мирка не решила выйти за меня замуж. С чего? Я так и не понял. Хорошо же жили без этого. Я — своей мажорской жизнью, а она своей.

— Не делай из Миры святую, — напоминаю, — это кто ещё кому платье задрал, а кто ширинку расстегнул. Между прочим, шеф-повара я не придумал, он реальный.

— Зато ты вытащил его на всеобщее обозрение и раздул скандал.

Пожимаю плечами. Да. Это я.

— Ну а как мне ещё было вырваться из цепких женских лап нашей маменьки?

— Мама пригласила Мирославу на обед, — сообщает отец виновато.

Переводит тему, потому что в глубине души знает — я прав.

— Прекрасно. У меня есть для них обеих чудесные фотографии.

Улыбаюсь, предвкушая веселье.

— Гордей! Помни о нашей сделке, — хмурится отец и переходит на серьёзный тон. — Ты должен показать, что ты жёсткий делец, самостоятельный мужчина и способен иметь безупречную репутацию.

— А ты что, думаешь иначе? — щурюсь подозрительно. — Мать тебя убедила, что без Миры я тут же попаду в пасть охотницы за деньгами, а бизнес развалю?

Отец отводит глаза — значит, подобную мысль допускает. Поднимаюсь из кресла. Неприятно, когда твоя семья считает тебя раздолбаем и слизняком. Хотя, конечно, когда мне было