– Ты не замерз? – спросила Шура, нежно коснувшисьего предплечья.

– Да нет, – ответил он.

– А меня даже твоя куртка не спасает.

– Тогда по домам!

– Нет, подожди. Пойдем туда… – Шура указала насарайчик в глубине палисадника.

– В курятник? – недоверчиво переспросил он.

– Это не курятник, Стас, это мое тайное убежище. Пошли,покажу.

И она повела его к сарайчику, в котором действительнооборудовала себе вполне годное в летнее время жилище: на дощатые стены наклеилаплакаты, на дырявое ведро накинула скатерку и поставила банку со свечой, а изнескольких ящиков сложила лежанку, водрузила на нее матрас и застелила бельем.Именно в нем, в своем тайном убежище, она принимала поклонников.

– Ого! Да у тебя тут просто «Националь», –хохотнул Стас, плюхнувшись на «кровать».

– Может, и не «Националь», но когда на улице тепло, тутможно ночевать… – Шура подошла к лежанке и скомандовала Стасу: – Двигайся,я тоже полежать хочу.

Тот вжался в стену, освобождая ей место. Она примостиласьрядом. «Кровать» была узкой, два человека умещались на ней с трудом, и чтобылежащий с краю не свалился, его необходимо было придерживать. Что Стас исделал, обхватил Шуру за талию.

– Так теплее? – спросил он.

Одинец кивнула. Его дыхание щекотало ей шею, и это было такчудесно, что она закрыла глаза. «Если б Стас сейчас поцеловал меня взатылок, – подумалось Шуре, – я бы повернулась, и мы встретилисьгубами… Потом все произошло бы само собой! А то как-то стыдно первойприставать… Да и не умею я!»

– Что-то мне даже жарко стало, – сообщил Стас изавозился.

– Лежи спокойно, а то я свалюсь…

– Да я пойду, пожалуй. Поздно уже! – Он сталподниматься.

Но Шура не дала ему уйти. Забыв о том, что первой приставатьк парням некрасиво, она перевернулась на спину, обвила шею Стаса руками (он какраз пытался через нее перелезть), притянула его к себе и жарко поцеловала вгубы. Несколько секунд ответа не было, губы Стаса были неподвижны, телонапряжено. Но вдруг тело обмякло, а губы затрепетали. Шура, бедром ощутив выпуклостьв его паху, счастливо подумала: «Не отвергнет!» – и сорвала со Стаса футболку.

Стас мчался на своей «Ямахе» по пустынному шоссе. Шлем он ненадел, и льющиеся из глаз слезы мгновенно высыхали на ветру.

Он и не предполагал, что смерть отца так его потрясет. Впоследние годы они почти не общались, а если и случались диалоги, то всезаканчивались одним – скандалом. Причем инициатором его, как правило, бывалСтас. Сын взрывался, если отец навязывал ему свою помощь или просто давал деловыесоветы, злился, если тот лез в его личную жизнь или пытался втянуть Стаса всвою, выходил из себя, когда отец вспоминал маму, но если не вспоминал, то Стаспросто сатанел. И всякий раз при встрече с отцом он ловил себя на одной и тойже мысли: «Мама умерла из-за тебя, сукин ты сын! Ее больше нет, а ты живешь… Ине мучаешься угрызениями совести… И наслаждаешься деньгами, властью, бабами…Как несправедливо! Лучше б ты умер!»

И вот отец умер…

Стас газанул. Мотоцикл взревел и понесся с такой скоростью,что стоящие по обе стороны дороги деревья слились в один сплошной забор.

Когда Стасу (он тогда уже собрался уезжать с вечера встречис одноклассниками и шел к своей «Ямахе») сообщили, что его отец убит, он неповерил своим ушам. Решил, что это жестокая шутка. Ему всегда представлялось,что папа умрет глубоким стариком, пережив всех своих врагов, и вдруг – покинулмир в расцвете лет (формально он уже был пенсионером, но энергии ВикторуСергеевичу было не занимать), да еще дал себя убить? И кому, Вере Чайке?

Ну да, Стасу сказали, что Радугина-старшего убила именноВера. Уже потом, когда стали известны все факты, он понял: Чайка тут совсем нипри чем. А вот кто при чем, Стас даже представить не мог. Он, конечно, понимал,что у отца куча завистников, недоброжелателей, соперников, и допускал, что егокончины могут желать многие, но чтоб убить… Да еще и не руками нанятогопрофессионала, а своими собственными…

«Убийство не политическое, – размышлял Стас. Тогда, ещене осознав до конца всей горечи утраты, он мог логически мыслить. – Такиетщательно планируются и чисто исполняются. Хотя вполне вероятно: отца убралипотому, что он кому-то помешал как мэр или бизнесмен, он же главный акционерптицефабрики. Но решились на это спонтанно… На вечере выпускников было многолюдей, тесно связанных с ним. Кстати, вице-мэр тоже присутствовал, а он,пожалуй, первый кандидат на опустевшее кресло…»

Мотоцикл подбросило на кочке и повело в сторону. Стас елеудержал «Ямаху», но все же смог избежать падения. Выровняв своего железногоконя, нажал на тормоз. Все, пора остановиться и отдышаться, а то и шею свернутьнедолго. Он однажды уже чуть не погиб, когда вот так же гнал по ночному шоссе…Тогда его мать лежала в гробу, и до ее похорон оставались считаные часы. Стасбыл не в силах находиться в доме (особенно потому, что там отец запоздалоубивался над телом жены), выбежал во двор, прыгнул на мотоцикл и помчался кудаглаза глядят. Он гнал так, что покрышки визжали, и на одном крутом поворотемотоцикл завалился набок, полетел в кювет. Чувствуя адскую боль в придавленной«Ямахой» ноге и видя перед собой только приближающийся ствол гигантской сосны,Стас подумал: «Все, конец», – и почувствовал разочарование. То есть ничеготакого, о чем пишут и говорят: будто вся жизнь пролетает перед глазами. Онощущал только сожаление о том, что жизнь так быстро подошла к концу…

Но тогда все для Стаса кончилось благополучно. Он даже непострадал серьезно. Только ногу сломал и на похоронах матери был в гипсе. Отчерепно-мозговой травмы его спас шлем. Если б не он, возможно, не было бы ужеСтаса Радугина на свете.

После той аварии он всегда ездил в шлеме. И только сегодняне надел. А все потому, что разбил его: когда осознал, что отца больше нет,шарахнул шлемом об асфальт, вскочил на мотоцикл и погнал в темноту…

В кармане куртки затрезвонил мобильный телефон. Стас вытащилего, глянул на экран и сильно удивился, обнаружив шестнадцать неотвеченныхвызовов. Оказывается, ему все время звонили, да только он не слышал. На сей разсвязаться с ним хотел давний отцовский товарищ, владелец единственной частнойнотариальной конторы города Забудкин.

– Здравствуйте, Андрей Саныч, – поприветствовалего Стас. Голос его был на удивление спокоен, хотя внутри все дрожало.

– Привет, Стас… – И с тяжким вздохом сказал: – Соболезную.

Стас молчал. Он не знал, как реагировать на соболезнования,хотя, когда умерла мама, слышал их многократно. К счастью, Андрей Александровичи не ждал от него каких-то ответных слов. После небольшой паузы он бросил ещеодну фразу: