– Если потребуется помощь, обращайся.

– Спасибо, Андрей Саныч, но думаю, я самсправлюсь. – Стас, решив, что Забудкин звонит, чтобы выразитьсоболезнование, хотел попрощаться, но нотариус продолжил разговор:

– Стас, ты меня не понял. Я предлагаю тебе помощь недружескую… Нет, ее, конечно, тоже, но сейчас речь не о том. Похоже, тебепонадобятся услуги адвоката, а я, если ты помнишь, еще и адвокат по гражданскимделам.

– Андрей Саныч, объясните, я ничего не понимаю… Зачеммне адвокат?

– Чтобы опротестовать завещание отца.

– Отец оставил завещание?

– Да, Стас, оставил. Еще год назад. У Виктора тогдаболи в паху появились, и он решил, что у него рак. Оказалось, банальная грыжа,которую легко удалили. А завещание он решил оставить.

– И кому же отец завещал все свое движимое и недвижимое?Только не говорите мне, что любовнице…

– Нет, что ты! Ее вообще нет в завещании.

– Ну, тогда я спокоен…

– Но есть другие люди. А конкретно: двое. И эти двоеполучат ничуть не меньше, чем ты. Самое же главное, акции птицефабрики отецотписал не тебе. Как и дом.

Сказать, что Стас был удивлен, значит, ничего не сказать. Унего просто в голове не укладывалось, что отец по сути дела лишил егонаследства. А как это еще назвать, если самое ценное – акции и огромный дом –отписаны не ему, единственному сыну, а каким-то посторонним людям? В принципе,Стасу ни хоромы отцовские, ни ценные бумаги не нужны были, ему вполне хваталотого, что он имел: старенького коттеджа, своей фирмы и мотоцикла. Но дело-то нев том, а в отношении… Разве можно так с сыном?

– Могу я узнать, кто эти люди? – спросил Стас,немного придя в себя.

– Вообще-то я не имею права называть имена дооглашения… Но раз уж сказал «А», скажу и «Б», ты все-таки мне не чужой…

– Кто они, Андрей Саныч? – поторопил его Стас.

– Акции должна унаследовать Вера Николаевна Чайка, адом Александра Леонидовна Одинец.

Шура вела подругу по узкому, поросшему высоченной крапивойпроулку к своему дому. Каким образом она умудрялась не обжигать ноги, Верамогла только гадать. Сама она уже несколько раз задела жгучие стебли, и если бна ней было платье, а не брюки, сейчас бы не только щиколотки, но и голенипокрылись зудящими пупырышками.

– Помнишь мой дом? – спросила Шура, выводя ее наулицу.

Вера прекрасно помнила барак, в котором жила семья Одинец.Это было приземистое двухподъездное строение из потемневших от времени бревен.Зимой, осенью и ранней весной он выглядел так уныло, что нагонял тоску, нолетом барак не казался таким мрачным. А все из-за росших в палисаднике кленов.Их сочная зелень не только радовала глаз, но и почти целиком скрывала развалюху– из-за крон выглядывала лишь остроконечная крыша, покрытая играющим на солнцеалюминием.

– Конечно, – ответила Вера. – Но он, кажется,не на этой улице находился… Или я ошибаюсь?

– Нет, ты права. Я жила на Суворова, а теперь наЛядова. И это она. – Она указала на прикрепленную к близстоящему домутабличку с названием улицы. – А улица Суворова идет параллельно. Толькомоего дома там больше нет…

– Снесли наконец?

– Сгорел. А нам дали комнату в другом бараке, на другойулице. Я веду тебя туда.

– И вы все живете в одной комнате? – ужаснуласьВера. – Ты, сестра и родители? Или сестра замуж вышла?

– Родители умерли. Сгорели при пожаре. А сестра замужне вышла. Опять сидит. Уже третья ходка у нее.

– Сочувствую, – только и могла сказать Вера.

– Отца мне нисколько не жаль. Это же он дом поджег. Авот маму очень жалко. Она к тому времени уже не пила, мне помогала… – Шуратряхнула головой. – Ладно, не будем о грустном… Тем более что мы ужепришли.

Это был точно такой же барак, в каком когда-то жила семьяОдинец. Разве что в палисаднике не росли клены, а крыша была покрыта толем.

Шура провела Веру к первому подъезду и, перед тем как войтивнутрь, указала на окно слева от двери:

– Вот моя комната. В соседней старуха живет. У неенедержание мочи, поэтому в прихожей вонь стоит. Не обращай внимания. Мы с тобойпойдем на кухню, там не пахнет…

Когда они достигли двери в квартиру, Шура отперла ее ипригласила Веру внутрь. Та зашла. Запах мочи ударил в нос сразу. Верапоморщилась, а Шура, похоже, уже привыкла и не выказала недовольства. Скинувтуфли, она прошествовала к своей двери, приоткрыла ее и заглянула в комнату.Вера сначала решила, что подруга хочет что-нибудь оттуда взять, но когдауслышала сонный детский голосок: «Мама, ты?» – поняла: та проверяла ребенка.

– Да, детка, я, – ответила Шура. – Спи.

И тихонько прикрыла дверь.

– Почему ты не сказала, что у тебя есть ребенок? –укорила ее Вера. – Я б велела шоферу игрушку какую-нибудь купить… –Она заглянула в пакет и, изучив содержимое, констатировала: – Кроме конфет,малыша порадовать нечем.

– Ничего, этого достаточно, – уверила ееШура. – Каринка любит шоколад, а я его нечасто покупаю.

– Сколько ей?

– Пять лет в следующем месяце исполнится.

– Красивое ты ей имя выбрала – Карина. И с фамилиейОдинец гармонирует.

– Ее фамилия Малышева.

– Так ты замужем?

– Была.

– Развелась?

– Вдова. Муж сгорел вместе с родителями. Пыталсявытащить из огня маму, но не смог…

– Какой кошмар!

– Да, Вера, это был кошмар. Осталась я одна с груднойдочерью на руках. Без средств к существованию и жилья… – Шура горестновздохнула. – С Пашей – так звали мужа – мы жили не очень богато, вернее –совсем небогато. Он работал шофером при ЖЭКе, получал мало, но не пил и вседеньги нес в дом. А еще у него были золотые руки. Он так здорово нашу комнатуобустроил (Маринка сидела тогда, и мы заняли так называемую детскую), что мне ив бараке хорошо было. Только отец омрачал наше существование. Но с появлением вдоме Паши даже он стал тише себя вести: не орал, не дрался, вещи не крал. Одинраз спер у меня кольцо обручальное, так муж ему таких тумаков надавал, чтопапаня больше к нам в комнату не совался…

Рассказывая свою грустную историю, Шура провела Веру вкухню, большую часть которой занимал котел АГВ. Кроме него здесь стояли плита,два стола и один старый холодильник. А вот посудного шкафа не было, ичашки-тарелки громоздились на широченном подоконнике.

– В общем, все у нас хорошо было, – продолжалаШура, усаживая Веру за стол. – Мама мне с дочкой помогала, мужпо-хозяйству, и я была почти счастлива… Но в одночасье все рухнуло! Я когда ихтроих похоронила, в запой ушла. Пила так, что дочку чуть не угробила. Молоко уменя пропало, и кормить ее нужно было молочной смесью, а я все деньги (людивсей улицей скинулись, чтоб мне помочь) пропивала. Карина от голода орала, но яне слышала – спала пьяная, когда же просыпалась, бежала за опохмелкой, забываяо детском питании. Короче, едва ее голодом не заморила. Когда поняла, что дочкачуть живая, опомнилась. Те деньги, что остались, потратила на кодирование. Иначала новую жизнь. В который уже раз…