Недолго Стародубцев оставался богатым, тут старуха не врала. Мы хорошо подрастрясли его капитал. В какой-нибудь год он спустил все и вернулся на Урал спасать то, что можно еще спасти, чтобы не пустить заводы с молотка…

Дальше был князь N – эдакий молодящийся старичок со сладкой улыбкой. Рядом со мной он снова чувствовал себя молодым, словно юноша, и все умершие чувства его возродились. Князь мог часами смотреть на меня в лорнет и восхищаться:

– Magnifique! Mais quelle beauté!

Жуткое зрелище, когда старый койот теряет голову от любви. Он красит волосы, румянится, носит костюмы светлых тонов. С ним нелегко общаться, он почти выжил из ума и часто заговаривается.

В молодости князь имел успех у женщин, и до сих пор не может этого забыть. Объясняясь мне в любви, он часто перескакивал на воспоминания о своих прошлых победах. Путал меня со своими бывшими пассиями, начиная рассказ об одной из них, он никогда не заканчивал, сбивался, сам не замечая этого. Мне часто приходилось выслушивать весь этот бред, за что, конечно, ему пришлось заплатить.

Князь часто бывал у меня на спектаклях. Сидел, словно завороженный, боясь пропустить даже слово. После спектакля он плакал, стоя на своих ревматических коленях, обещал жениться и сделать из меня княгиню. Интересно, куда он собирался деть свою высохшую, как жердь, жену, столь древнюю, как и ее род, что начинался от Рюриков?

В последние дни он стал таким восторженным, стал заговариваться, даже забывать, кто он такой. Вдруг пропал, говорили, что он попал в психиатрическую клинику, что его увезли лечиться за границу…

Что дальше? Фабриканты, сахарные короли, торговцы пушниной, денежные тузы, владельцы сталелитейных заводов. С ними я не церемонилась. Бывшая голытьба, волей случая добравшаяся до денег, порой не знающая элементарных правил этикета, смотрели на меня, как на богиню. И платили, платили, платили…

Тут еще кинематограф, что стремительно ворвался в мою жизнь. Полчаса на экране, и я – звезда, получаю сотни писем от мужчин, что сходят по мне с ума.

И вот я, царившая за счет слабости мужчины, презирала тех, кто мне платил. Чем больше я презирала их, тем больше они платили и вкладывали деньги в мои спектакли. Благодаря тому я играла самые интересные роли, была царицей сцены.

Я умею быть признательной и дать мужчине наслаждение, не впуская никого в душу. Могу привязать мужчину к себе, чтобы снова и снова он хотел только меня. Успех шел по нарастающей, и чем больше я разоряла, тем больше они хотели быть разоренными.

Каждое утро я просматривала прессу, стараясь запомнить лица известных и богатых особ. Когда я видела их на своих спектаклях, то работала только на них. Чем почетнее был гость, тем чувственнее был мой голос и ярче сияли глаза. Все, слова любви, смех, слезы – все было для них. Почти всегда это срабатывало…

Пишу письмо, я так устала, что решила провести вечер дома. Как всегда, на спектакле я выложилась до конца, и благодарные зрители засыпали меня цветами.

Десяток фотографов ослепили вспышками, когда я выходила из театра. Двигаясь к автомобилю, я обворожительно улыбалась всем тем, кого из-за вспышек фотокамер видеть не могла. Публика скандировала мое имя.

Неожиданно суеверное чувство овладело мной. Ведь отчасти такому успеху способствовала моя связь с бароном Штицбергом, а в последствие его самоубийство, ибо мое имя мелькало во всех газетах. Газетчики ухватились и раздули эту историю до всенародной сенсации. Публика валом повалила на мои спектакли, всем хотелось увидеть эту «la femme fatale», ту, что манит, толкает на безумства и губит…»

Анна вышла на террасу. Открывшийся с высоты вид очаровал ее, и она невольно пожалела, что раньше не поднималась сюда. Тихо, ни ветерка, воздух словно застыл…

Она разглядывала заросший плющом и легендами особняк, в стенах которого разыгралась трагедия жизни Матильды. Освещенный теплым вечерним солнцем, он выглядел таким сказочным…

Анна обратила взор в сторону залива. Взгляд скользил по пескам, по линии прибоя, по каменному крыльцу с резными перилами, по седому мху, что пробивался из расщелин ступеней. Разглядывая руины бельведера, она испытала ощущение дежавю. Положив руку на белую колонну, потрескавшуюся от времени, она представляла себя на месте Матильды…

Посредине комнаты у высокого зеркала неподвижно стоит Матильда. У ее ног, держа во рту булавки, присела мадмуазель Жанетт.

– Я немного приподниму эту складочку справа. Так будет лучше, – и мадмуазель Жанетт вопросительно смотрит на Матильду.

На Матильде платье с высокой талией. Цвет чайной розы оттеняет нежную кожу, делая ее более матовой. Волосы завиты в крупные локоны и убраны в прическу. Изящный изгиб рта, кроваво-красная помада, тонкие запястья, благородная осанка…

Мадмуазель Жанетт отходит на небольшое расстояние, чтобы получше разглядеть свою работу.

– Voila! Вы ослепительны, Матильда! – говорит она и вдруг хмурится. – Но эта складочка на рукаве мне не нравится. Сейчас я поправлю…

Мадмуазель Жанетт расправляет все складки, помогает натянуть шелковые перчатки и застегнуть туфельки на высоком каблучке, на плечи набрасывает накидку из белого меха. Такую мягкую, что стоит прикоснуться к ней щекой, и начинаешь мурлыкать от удовольствия.

– Bellisimo!

Матильда видит себя в зеркале и улыбается своему отражению – это будет вечер триумфа!

«Сегодня я выгляжу шикарно, и зеркало это подтвердило. Как обычно, все взгляды устремлены на меня: восхищенные мужские и завистливые женские. На мне платье цвета чайной розы. Тяжелый шелк струится по телу, облегая все изгибы…

Элегантно одетые гости пили аперитив и негромко разговаривали. Пахло французскими духами, пудрой и дорогими сигарами. Лакей бесшумно подошел ко мне. Я взяла бокал с шампанским, сделала глоток и оглянулась.

Один незнакомец не сводил с меня глаз. Он был красив и хорошо сложен. Я почувствовала его взгляд, но виду не подала, не впервой, что мужчины желают меня. Вечер начался многообещающе. Подойдя к баронессе фон Штейн, я тихо спросила:

– Кто это?

– Это Артур Олевский. Ты слышала о нем?

– Смутно припоминаю… Что-то жутко скандальное…

Я напрягла память, нечто знакомое прозвучало в этом имени, связанное с громким скандалом. Баронесса фон Штейн продолжала шептать:

– Он вращается в изысканных кругах, и у него скандальная репутация. О его победах все сплетничают. Одна бросила мужа и лишилась состояния, другая пыталась отравиться, баронесса N постриглась в монахини, когда он позабыл о ней, обхаживая новую жертву. Ты решила им заняться? Осторожней, милая, – заботливо предупредила баронесса фон Штейн, как это делают подруги.