— Еще какие-нибудь услуги? Может быть, что-то исключительное: гидровибратор с зондом?

Человек с трубкой кашляет.

— Нет, тоже нет, — удается ему выговорить.

После чего Илариньо достает из кармана пиджака конверт. А из конверта — письмо, и все так нервно. Только лопасти вентилятора рассекают тишину, когда Патро, взгромоздив очки на нос, углубляется в чтение письма, которое передает ей Илариньо. Оно написано от руки какими-то каракулями, которые Патро приписывает небрежности автора.

Привет, жеребчик, я тебя видел, а главное, сфотографировал во всех подробностях. Тогда ночью в «Воробушках» у тебя на подбородке повис менструальный сгусток. Не забыл? Скоро получишь мои дальнейшие указания, жеребчик. Готовь капусту. А пока — без резких движений, сосунок.

Автор хотел затронуть чувства получателя, и ему это удалось.

— И что? — важно спрашивает Патро, возвращая письмо.

— Недавно, десять дней назад, мне первый раз позвонили домой, подошла жена, какой-то хриплый голос спрашивал меня. «Не будь кретином, жеребчик, и приготовь к завтрему сто тысяч песет, иначе твоя „улыбка паяца“ станет достоянием общественности». — «К завтрашнему дню?» — переспросил я. «Что-то случилось?» — спросила жена из постели. Именно тогда я заподозрил, что моей профессиональной карьере конец. И браку тоже.

Тут Илариньо чувствует острую боль в распираемых газами кишках и начинает крутить и стискивать руки, словно пытаясь открыть банку консервированной чечевицы, которую так любит.

Патро закуривает и глубоко затягивается; потом выпускает две толстых струи дыма из ноздрей плоского, приплюснутого носа, такого же, как у ее собачонки. Глаза ее загораются гневным мстительным огнем, в то время как торговец Библиями продолжает объяснять ситуацию. В животе у него революция, и он нервно перебирает пальцами.

— Я попытался скрыть, в чем дело, и дал тому человеку номер своего мобильника. Знаете ли, уж лучше брать быка за рога, знаете ли, и продолжал разговаривать с ним. «Завтра, ладно, — сказал я, — договорились, заметано, позвоните мне на мобильник». Потом он попрощался, напевая песенку, такую же оскорбительную, как письмо. Я так больше и не уснул, глаз не мог сомкнуть, вы только представьте себе — такая вдруг хвороба. На следующий день я получил инструкции, анонимное послание, «ник», как они это называют.

Илариньо изо всех сил сдерживается, чтобы не пустить газы, и уши у него становятся ярко-красными. Он сжимает ягодицы и снова начинает ломать руки, на этот раз еще отчаяннее, при этом продолжая говорить быстро и сбивчиво, без пауз, но с бесконечными отступлениями.

— Без обиняков, дорогой, без всяких там родео, мы не на Диком Западе, — роняет Патро, одновременно стряхивая пепел на пол из черного камня, который называется «тарифенья».

Тем временем торговец Библиями, стиснув ладони и купаясь в адреналине, последним усилием воли сдерживает первый порыв в преддверии, иначе говоря, в той части кишечника, что заключена между слепой и прямой кишками и которую врачи называют ободочной кишкой.

— Короче, я получаю послание, где говорится, чтобы вечером я с деньгами в чемодане был за дискотекой «Ла Хайма», рядом с водоочистной станцией. И не забыл прихватить мобильник.

Сказав это, он испустил долгий красочный звук, поток газов, похожий на чечевичную похлебку, которая стекает по его брюкам до самого низа. Тррррррр, неудержимое, бесконечное трррррррр, Илариньо.

— Ты совершил ошибку, дорогой, — замечает Патро. С высоты своего привилегированного положения она разговаривает, не выпуская сигареты изо рта. — Совершил ошибку, дав ему номер своего мобильника, — говорит она, выпуская дым прямо в лицо Илариньо.

Жеребчик, расслабившийся, но со все еще полыхающими ушами, смотрит недоверчиво, как будто все это подстроила она, Патро. Сейчас Илариньо размышляет точь-в-точь как Красная Шапочка, которая, убежав от волка, попала прямо волку в лапы. Бабушка, бабушка, а почему у тебя такие большие зубы? Бабушкина пасть плюс чечевичная похлебка — одно к другому, — бабушка, бабушка, все это, вместе взятое, выводило Илариньо из себя.

Патро пускает струю сигаретного дыма и с осуждением смотрит на него.

— Тебе надо было прийти раньше, как только тебя начали шантажировать. А не на девятом месяце, дорогуша. — Она держится холодно, хотя внутри у нее мечется скорпион в огненном кольце. Месть клокочет в ней, и, прежде чем попрощаться, она не без любопытства спрашивает: — Так, говоришь, наш друг предупреждает тебя за день?

Торговец Библиями отвечает, что да, именно так. И что у него еще день в запасе, чтобы приготовить сумму.

— Все последние разы он просил по двести пятьдесят, а сегодня сказал, чтобы завтра я принес ему шестьсот.

Едкий пот жжет Илариньо глаза.

— Мне надо, чтобы ты был поблизости, под контролем, надо, чтобы мы действовали заодно, дорогуша, — внушает ему Патро, вставая со стула. — Еще мне надо, чтобы ты набил портфель газетами, дорогуша, а еще лучше — отнеси пустой.

— Нет, только не это. — Торговец Библиями обливается потом. Он все еще не решается встать, чувствуя, как бултыхается внутри чечевичная похлебка, посасывает трубку и объясняет: — При передаче денег, он командует по телефону: просит, чтобы я поставил портфель, открыл и показал деньги. А иногда просит вынуть несколько банкнот и помахать ими в воздухе. Мне кажется, что кто-то наблюдает за моими движениями. Я даже не знаю, есть ли у него сообщники.

Неожиданно жгучая гордость пронзает грудь Патро, похожую на коровье вымя, всю в отметинах от недолеченной оспы. И докурив до самого конца свою сигарету, прежде чем погасить ее, она обращается к Илариньо:

— Итак, осторожность и еще раз осторожность, дорогуша, потому что какая-нибудь мелочь может свести все на нет. А за брюки не беспокойся, пятно отстирается, — говорит Патро, почесывая за ухом собачонку. — Другое-то ведь отстиралось, верно? Вот и это отойдет. Сегодня не варварские времена, дорогуша, — наука. Есть прекрасные стиральные порошки.

На брюках торговца Библиями что-то похожее на струйку грязи, запачкавшей штанину сзади. Торговец Библиями ничего не отвечает, а когда собирается встать, Патро резко обращается к нему:

— И последнее.

— Да?

— Оставь мне, если ты не против, письмо, которое ты мне показывал, дорогой.

Не промолвив ни слова, Илариньо безропотно достал письмо из кармана и положил на стол.

— Ну вот и договорились, дорогой, — говорит Патро, чтобы что-нибудь сказать.

Когда торговец ушел, она поднесла очки к носу и прочитала:

Иларио Техедору Гутьерресу, улица Рибера-дель-Мариско, 3 (рядом с Ромерихо), Пуэрто-де-Санта-Мария, Кадис.

Первая, на кого подумала Патро, была Милагрос или кто-то из ее окружения, поэтому она так срочно вызвала Герцогиню. Однако, когда на террасе Наты Герцогиня поинтересовалась, что было в записке, она ничего не рассказала.