– Сегодня уже нет, – улыбнулась она, выпрямляясь в кресле. – Она мне, в общем-то, так и сказала, Лукас.

– Матильда, – проворчал Шарль.

– Кто сказал?

– Матильда… – снова вмешался Шарль.

– Королева Сидра, – продолжала прачка. – Она сказала двенадцать дней пить сироп. И на двенадцатый день кашель уйдет.

– Королева Сидра? – переспросил Лукас недоверчиво.

– А еще она просила нас молчать, – упрекнул жену Шарль. – Сказала, что не хочет проблем с придворными врачами. Даже пришла посреди ночи…

– Посреди ночи? Лечить на дому? Королева Сидра? – переспросил Лукас снова. – И часто она так делает?

– Мы, по крайней мере, не слышали.

– А что за сироп?

– Да почем я знаю? – сказал Шарль раздраженно. – Мы лишних вопросов не задавали. Врачи-то Матильду вообще в тот же день приговорили. Неделю ей дали.

– Да ну? Из-за фарингита?

– Да, по их словам.

– Можно взглянуть на волшебное зелье?

Шарль нехотя сходил за склянкой матового стекла и счел нужным предупредить:

– Смердит знатно.

– Вонь страшная, – подтвердила Матильда. – Зато вот, пожалуйста. Сегодня утром кашель исчез. Значит, бывает, что, хоть и жуть на взгляд, а доброе дело делает.

По всей видимости, Сидра и сама была тому подтверждением. Лукас вытащил пробку, и комнату наполнил отвратительный смрад.

– Фу-у… Что это за дрянь?

Он держал склянку на вытянутой руке.

– Мы вообще-то обещали молчать, – напомнил Шарль.

– Да мы почти и не говорим, – прошептала Матильда.

– Молчать, женушка, лучше с закрытым ртом.

– Тогда поговорим о другом. Я хотела кое о чем спросить нашу новую акушерку. Скажи, Лукас, бывает ли у некоторых людей особая слюна?

– Матильда, хватит! – повысил голос Шарль.

– Такая, что выводит пятна, – продолжала Матильда, не ведя бровью. – Просто, сам понимаешь, я ведь прачка, так? И уж каких только пятен не видала. От крови – самые стойкие. Есть, конечно, средства: холодная вода, ядровое мыло и потереть посильнее, но я тебе честно скажу: до конца кровь ничем не вывести.

– Матильда…

Матильда положила исхудавшую ладонь на огромную руку мужа, и он вдруг странным образом будто уменьшился.

– Когда королева Сидра пришла, я сидела тут. Я уже не могла лежать: сразу начинался такой кашель, будто легкие сейчас выскочат. И при ней я тоже раскашлялась. С кровью.

– Ты кашляла кровью? Из-за фарингита? Врачи что, тебя вообще не осматривали?

– Неважно, Лукас, я же поправилась. Лучше слушай, что дальше было. Я раскашлялась. Кровь брызнула на подлокотник, вот сюда, на кружева. Присмотрись получше. Видишь что-нибудь?

– Нет.

– Вот-вот. Слушай дальше. Королева лизнула палец, вот так, и намочила пятно слюной. Потом поплевала на руку, потерла, и оп! Пятно растворилось. А сама она улыбнулась. И совершенно изменилась в лице! Стала почти… как бы сказать? Милой. Потом я просто прополоскала кружево водой, и вот погляди: белоснежное. С тех пор, понимаешь, я все думаю о пятне. Хочу понять, как же она его вывела?

От рассказа о волшебной слюне по спине у Лукаса пробежали мурашки. А от микстуры – и подавно. Что до милой Сидры, на это у него даже воображения не хватило. Он извинился, что совершенно не разбирается в пятнах, и, поскольку Матильда в нем уже не нуждалась, ушел. Но тревога его не отпускала. Он чувствовал, что за чудесным исцелением Матильды скрывается другая тайна.

Направляясь в задумчивости в свои зеленые покои, Лукас вступил в лабиринт дворцовых коридоров, где за каждым чудом таилась тайна и каждый розовый камень отбрасывал мрачную тень.

Пробило двенадцать, и Лукас, как было условлено, подошел к дверям малой столовой, где Тибо с Эмой обедали. Стоявший на страже Овид преградил ему путь.

– Ударь, старина, – сказал он, указывая на свой пресс. – Давай-давай, бей как следует.

Лукас ударил как следует, но живот Овида будто отлили из стали.

– Ха! Давай сильнее… Еще сильнее, во-от. Видишь, стража теперь тренируется. Бове, мастер-фехтовальщик, из любой рохли пушечный снаряд сделает. – Овид ткнул пальцем в живот Лукаса. – Тебе бы, акушерка, тоже с нами поупражняться. Давай, ударь еще ра…

Но тут отворилась дверь, и на пороге появился Тибо: он покачал головой, глядя на Овида, и впустил Лукаса внутрь. Столовая оказалась небольшой уютной комнатой: вся в бежевых тонах, кроме букета желтых тюльпанов.

– Овид снова мышцами хвастался? – спросила Эма.

Щеки у нее были пухлые, кожа свежая, лоб ровный, как озерная гладь. С приходом весны Эма позволила пробиться ростку опасной иллюзии, будто ничто не сможет отнять у нее дочь. Глаза ее снова стали синее океанских волн, и она снова сблизилась с Тибо.

– Так и есть, хвастался, – ответил Тибо. – И чтобы не хвастаться: наработал!

Король завидовал своей страже. Как бы он тоже хотел найти время на тренировки и рукопашный бой!

– Стражники стали хилеть, – объяснил он Лукасу, указывая на стул. – И я поручил их Бове, а он тот еще садист. У Брюно Морвана даже брови накачаны. Пока тебя не было, мы к себе взяли еще Симона. Помнишь, кучером был в путешествии по провинциям? Он неплохо справляется.

– И очень милый, – прибавила Эма.

– Слышал, Лукас? Милый! Феликс, кстати, того же мнения.

Тибо замолчал, занявшись супницей.

– Эх! Опять бульон… Марта все сорняки, какие найдет, пускает в дело. Представляешь, зимой она нам чуть фаршированную кошку не скормила.

Нехватка продовольствия приводила Тибо в отчаяние. Он только начал править, а народ его уже голодает. Глядя, как Манфред разливает по тарелкам прозрачную жидкость, придерживая поварешкой веточки, он тяжело вздохнул.

– Зато сегодня утром из Бержерака вернулось первое судно, – объявил Тибо, подбадривая себя. – Лучше поздно, чем никогда… Капитан Лебель со всех ног помчался в порт. Хорошо, если тапки переодел.

– Выходит, сир, лодыжка его уже не беспокоит? – поинтересовался Лукас.

– Думаю, да. Кстати, четвертый перелом он Микробу так и не простил. Но скоро, благодаря тебе, с плохой медициной будет покончено.

Лукас побледнел.

– Скажи-ка, доктор Корбьер, – поддразнила его Эма, – а что случилось с твоей косой?

– Ирма на нее окрысилась, госпожа…

– По-моему, тебе так даже лучше.

Она была права. У Лукаса было приятное открытое лицо, которое внушало доверие, но обычно казалось слишком серьезным. А торчащие во все стороны каштановые кудри прибавляли ему легкости.