– Каплями выделений больных.

– Исключено.

– Вы все моете руки перед тем, как готовить, перед едой, сходив в гальюн?

– Вы имеете в виду с мылом?

– Да.

– Н-ну…

– Посуду вы кипяченой водой моете? Одежду чистите вдали от камбуза? Ответ я знаю, капитан. Я сам ходил в плавание.

– А…

– Послушайте. Жизнь вам спасет строжайшая гигиена. А если хотите спасти остров – ничего не выбрасывайте за борт.

– Ничего, то есть?..

– Рвоту, испражнения тоже, да. Все оставляйте на корабле. Разумеется, подальше от питьевой воды.

– Вы говорите о строжайшей гигиене, а сами предлагаете нам жить среди бочек с дерьмом?

– Он прав, – пробормотал Лисандр брезгливо.

– Нет, он ошибается, – ответил Лукас. – Найдите выход, капитан. Устройте где-нибудь отстойник. В вашей каюте или в трюме. Все воды, где прошло ваше судно, опасны. Одна креветка, пойманная близ Френеля, – и всему королевству грозит бедствие. Все должно остаться на борту.

– И… мертвые тоже? Что мне делать с телами, если еще кто-то умрет?

– Больше никто не умрет, – пообещал Лукас, сжав ручки весел.

Капитан посмотрел на него недоверчиво, но промолчал.

– Через час мы пришлем вам пресную воду. И каждый день будем присылать еще. Пока что стойте здесь, но завтра с утра отплывите подальше, к самому выходу из бухты. Все необходимое доставим вам судном. Одеял у вас хватает?

– Да.

– Мыла? Нет? Пришлю вам мыла. Горючее?

– Пришлите горючего.

– Хорошо. А вы через час пошлите кого-нибудь мне навстречу. Послушайтесь совета: оставайтесь на борту.

Капитан вздохнул; он весь посерел.

– Вы нас в карантин отправляете, так? На сорок дней?

– Нет, только пока все не выздоровеют.

– Пока все мы не схлопочем эту дрянь…

– Необязательно. Скоро можно будет переправить на берег тех, кто переболел, и тех, кто не заразился, при условии, что они пробудут несколько дней под наблюдением.

– По мне, так всех нас одно ждет. Как хоть называется эта погань?

Лукас вдохнул поглубже.

– Холера.

Две лодки, два добровольца и четыре бочки чистой воды – вот все, что требовалось Лукасу. В порту было полно и лодок, и рабочих, и бочек, однако даже Гийому Лебелю все отказывали. Уже заходящее солнце зарделось на мачтах карантинного корабля, а экипаж до сих пор не получил ни капли воды. И тут в переулках порта случилось удивительное видение: четыре красавца-жеребца, горящих золотом в закатных лучах, привезли королевскую карету.

Симон спрыгнул с козел и, предупредительно разогнав зевак, открыл дверцу. Из кареты вышла сама королева, сияя в платье цвета индиго. Согласно обычаям, беременной королеве не следовало показывать свой живот, а из-за сплетен, что она приносит лишь беды, можно было бы ожидать, что она станет держаться ото всех подальше. Но Эму не заботили ни обычаи, ни сплетни. И даже возражений Тибо она избежала, улизнув, пока он разговаривал с канцлером.

Гийом подбежал к ней:

– Госпожа?

– Я наблюдала из башни, капитан. Им так и не доставили необходимого. Что здесь происходит?

– Все боятся, госпожа…

– Все? С кем именно вы говорили?

– В основном с рыбаками, госпожа.

– Так я и думала. Будьте готовы: через полчаса я обеспечу вам лодки.

Эма любезно улыбнулась собравшимся, а затем в сопровождении Симона обошла весь порт, обращаясь исключительно к женщинам. В самых простых и бесхитростных выражениях она напомнила, что королевство всегда выживало только благодаря взаимной поддержке всех его жителей. Напомнила и то, что на корабле сидят в карантине восемь живых мужчин и, если им не помочь, в порту прибавится немало вдов, сирот и безутешных матерей.

Большего и не требовалось.

Жены рыбаков пригрозили мужьям невиданными карами, если те не придут на помощь больным. Чудесным образом тут же появились и лодки, и добровольцы, и бочки – хоть отбавляй. Когда Лукасу удалось наконец подплыть поближе к шлюпке, уже стемнело. Так что он не разглядел моряка, который терпеливо его дожидался.

– Черт побери, Лукас, ну ты и копуша…

У Лукаса екнуло сердце.

– Бушприт?

Это был брат Феликса, штурман с «Изабеллы».

– Удивляешься, что я здесь делаю? Сам знаешь, я не упущу случая уйти в плавание.

– Случай, конечно, выдался…

– Там, старик, хуже, чем ты думаешь. Ад кромешный. Кто орет, кто мрет.

– Сам как?

– Пока бодрячком, как видишь.

Судя по потухшему голосу, он был ни жив ни мертв.

– А капитан?

– Полощет его напропалую.

Четыре бочки занимали немало места. Бушприт был один и с трудом втащил их все в шлюпку. Когда с бочками было покончено, Лукас кинул ему небольшой сверток.

– Карантинный флаг, прости. Слушай, Бушприт, мы договорились сегодня с капитаном, что вы отойдете к выходу из бухты. Так всем будет лучше.

– Хорошо, – ответил рулевой без воодушевления.

– Завтра в полдень я вернусь.

– Угу…

Из домика на крутом высоком берегу, к которому вела длинная желтая лестница, советница Бланш наблюдала за бухтой, пытаясь понять, собирается ли доверенное лицо короля вообще отдыхать. Доктора Фуфелье и Плутиш тоже наблюдали за ним с балкона своего коллеги Рикара и довольно потирали руки: эпидемия вот-вот избавит их от ненавистного практиканта. Задача ему не по силам, ему не хватит опыта, и все станут свидетелями его провала. Если повезет, Лукас заразится и умрет в жутких мучениях. А если нет – все равно опозорится на виду у всех.

Вернувшись на берег, Лукас почувствовал голод. Зверский голод. Решив, что уже слишком поздно, чтобы беспокоить Бланш, он направился в трактир и сел за самый дальний столик в темном углу. Прокуренный зал, стук кружек, запах табака и пригорелого жира напомнили ему милые времена, когда они заходили в порты. Однако, когда хозяйка подошла принять заказ, она обнаружила, что гость спит, уткнувшись лбом в сгиб локтя. Плечи его мерно вздымались, темные волосы касались стола.

– Это кто там еще? – бросил ее муж из-за стойки.

– Похоже, парень, которого король прислал.

– Заразился, что ли?

– Да нет. Спит.

Хозяйка сходила наверх, принесла старенький плед, от которого пахло жареными колбасками и под которым Лукас и проснулся на заре от криков чаек. Лоб прилип к пивному пятну на столе, затылок ломило. Где он? В трактире. Среда. Второй день карантина. Он поднял голову. Хозяйка вытирала краем фартука подоконник, поднимая облако золотистой пыли.