В затуманенной Лёлиной голове что-то проплыло,какое-то неясное воспоминание.

Чей-то отдаленный голос:

– Попомнишь нас, морда кавказская. Мало васнаши… – Потом грохот, похожий на выстрелы, и опять голоса: – Просил же его – ненадо так говорить. Я этого не люблю.

– Может, хоть забросаем их получше?

– Ничего, пусть сгниют, псы паршивые…

Да, точно, доктор прав: Асан кого-то убил подороге, каких-то людей, раньше помогавших ему. Надо сказать доктору… Надосказать!

Лёля шевельнула горькими от желчи, пересохшимигубами, но даже от этого невинного усилия внутри опять заклубилась тошнота,руки и виски стали ледяными.

Нет, лучше лежать и не двигаться, пока нестанет легче. Сказать можно и потом, доктор все равно не даст Асану спуску.Доктор заступился за нее, наверное, он хороший человек, во всяком случае, лучшеэтого Асана!

Лёля услышала, как доктор тяжело,по-стариковски, вздохнул – и вдруг потянул покрывало с ее груди. По прохладе,овеявшей тело, поняла, что на ней нет ничего, вообще никакой одежды. Слабодрогнув руками, попыталась прикрыться, но не смогла одолеть тяжести, которойвдруг налилось тело.

– Не дергайся, не трону, – буркнулдоктор. Голос его теперь звучал устало. – Я еще не настолько спятил. Хотя,надо сказать, голос плоти звучит властно!

Послышалось шуршание, а потом Лёлиной ладоникоснулось что-то теплое, но как бы резиновое.

– О-ох… – выдохнул доктор. – Вот же черт…н-ну… До смерти охота перепихнуться с этой куклой! Нельзя, Буян, стоять! Всмысле – висеть! Сам не пойму, почему я так возбуждаюсь после стычек с Асаном.Может, я маньяк какой-нибудь? Может, пылаю к нему глубоко скрытойгомосексуальной страстью?

Он взял руку Лёли и попытался сжать ее слабыепальцы вокруг «резинового» предмета. Прерывисто вздохнул, потерпев неудачу.

– Надо попытаться как-нибудь вызвать Асана надраку: может, удастся все-таки кончить в процессе? Вот это, я бы сказал, будеткрайнее проявление интернационализма: кончить в тот момент, когда кавказскаяморда бьет твою русскую морду! Что, между прочим, сейчас и происходит со всейстраной: нас бьют по морде, а мы делаем под себя от удовольствия!

Доктор хихикнул, и неприятный предмет исчез изладони. Опять зашелестела одежда, а потом Лёля почувствовала шершавоеприкосновение простыни к телу.

– Ладно, отсыпайся, – проворчалдоктор. – Знаю, что ты слышишь каждое слово, так что запомни: все, чтосейчас было, – только твой сон. Бред, бредятина. У тебя давно не быломужика, нестерпимо захотелось потрахаться – с кем попало, хоть бы и снезнакомым доктором! – вот и родились такие горячечные видения. А когдаоткроешь глазки, поймешь, что ничего не было! Кстати, проснешься – первым деломсъешь все, что в этих термосах. И выпей хлористый кальций – столовую ложкупосле еды. – Он побулькал чем-то. – Вот здесь будет стоять бутылочка,и если я увижу, что ты ни к чему не прикоснулась… смотри, как бы твои бредовыевидения не стали еще бредовей!

Зашаркали шаги, потом хлопнула дверь.

Лёля лежала не шелохнувшись. Она чувствовала:доктор не ушел, он стоит за дверью, подслушивает. Может быть, даже наблюдает вкакой-нибудь «глазок».

Наконец всем своим напряженным существом,обратившимся в слух, Лёля уловила легкий отдаляющийся шелест. Уходит… ушел!

Приподняла с усилием веки, повернула голову.Точно – на двери «глазок». И десяток таких же «глазков» на потолке. Толькокажется, будто это лампочки: на самом деле чужие глаза, глаза, глаза!

Кто наблюдает за ней? Зачем она здесь? И где –здесь?

Или и впрямь она еще в больнице, а вокруг – тажуткая галлюцинация, которую Лёля испытывала после укола, когда привиделось,будто ее замуровали в египетской пирамиде? Она слышала, как с отчетливым,крахмальным скрежетом вокруг нее с необычайной быстротой вырастают красныекирпичные стены…

Но ведь красные!.. А здесь все бело. Да где жеона?!

Некоторое время ехали молча. Македонский,насколько успел узнать Самурай, вообще был не говорлив. «А об чем говорить?» –как выразился тот Филя. Самурай думал… а вот подумать ему было «об чем»!

– Расслабься, – бросил вдруг Македонский,словно бы прочитав эти его тайные мысли. – Мне ничего такого насчет тебясказано не было. Тебе, как я понял, тоже?

– Откуда знаешь?

– Ну, милый! – развел рукамиМакедонский. – Не первый год замужем! Разве не понял, почему я не поехална лифте, а спустился пешочком?

Самурай кивнул. Понял, конечно… Если быСамурай получил задание убрать ведущего, лучший момент трудно было бы сыскать.Но, идя по лестнице, Македонский мог видеть все, что происходит в холле, и,если бы партнер изготовился к стрельбе по открывшемуся лифту, уж как-нибудьуспел бы его опередить!

– Значит, нас будут кончать прирасчете, – сказал номер первый так спокойно, словно вел речь о погоде.

И Самурай постарался ответить в тон:

– А думаешь, будут?

– Да уж конечно. Мы статисты, но статистыопасные. У нашего шеф-директора, еще когда желал нам успеха, это прямо на мордебыло написано: прощайте, мол, родные, прощайте, друзья!

– Да брось! – не поверил Самурай. –Хочешь сказать, ты с самого начала знал, что мы запланированы? А почему же недернул, пока было время? С той нашей подготовительной базы вполне можно былосорваться!

– И что? – дернул плечомМакедонский. – Все равно нашли бы рано или поздно. Жить под прицелом… Нет,знаешь ли, насмотрелся я на этих, которых мы с тобой валили. Помню, работалодного… Денежек, видать, столь нахапал, что уже из ушей лезут. Купил весьпентхауз в отеле. Автомобиль бронированный, кортеж, пятое-десятое. Охрана! А отсмерти не откупился. Подлетели мы на вертолете, изрешетили все его стеклянноегнездышко да еще из гранатомета для надежности шандарахнули. Не нам был четамужик, а все равно и к нему прилетело. И к нам прилетит.

– Нет, ну как-то же можно… – Самурай ненаходил слов. – Затеряться, уехать, скрыться!

– Можно, – покладисто кивнулМакедонский. – У тебя, я слышал, семья?

Самурай похолодел. Об этом не знал никто. Онпонимал, какую берет на себя ответственность, когда скрыл это даже отшеф-директора, который в «Нимб ЛТД» был чем-то вроде отца-настоятеля с правамидуховника. И все же скрыл… Нет, выходит, не скроешь!

– Откуда прознал? – спросил глухо, таянадежду, что это вульгарный блеф, что его просто берут на пушку. Теоретическиведь у каждого может оказаться семья!