Как в воду глядел. Отойдя от наркоза, первый вопрос к соседу по койке:

– Как наши сыграли?

В ответ тот, кряхтя то ли от боли, то ли от результата игры нашей сборной, медленно поворачивается лицом к стенке. Проходящий, но ещё не отпустивший наркоз сгладил мою реакцию, когда я услышал результат матча: 0-3. Не в нашу пользу.

Утро первого дня после операции было бурным, громким и даже, как мне показалось, веселым.

– На процедуры! – настежь распахивая дверь, пропел голос. Все проснулись, открыли глаза. Сосед напротив неспешно встал, скрипя кроватью, и, шаркая по полу тапочками, пошёл на процедуры. Из шести больных в палате на процедуры нужно было только ему. Я закрыл глаза, медленно погружаясь в сон.

– Кто здесь Никитин?

Я открываю глаза. Два молодых паренька, скорее всего практиканты, медленно идут вдоль кроватей, всматриваясь в пустые пластиковые бейджики, висящие на спинках кроватей.

– Я не Никитин, – послышался слабый голос соседа слева.

– Я тоже не Никитин, – отвечаю я.

– Может, вот тот новенький, – предположил мой сосед, показывая на похрапывающего на кровати у окна больного.

– Извините, Вы Никитин? – спрашивает один из практикантов, слегка теребя новенького за локоть. Тот ещё раз всхрапывает и открывает глаза, не понимая, что происходит.

– Вы Никитин? – с надеждой спрашивает практикант.

– Я Сидоров, – отвечает Сидоров и отворачивается к окну. В это время мимо открытой двери проходит постовая сестра.

– Нет здесь Никитина, – удивленно разводят руками практиканты, обращаясь к ней.

– А откуда ему тут быть, – отвечает та на ходу. Никитин в пятой палате, а это шестая.

Обрадовавшись, что Никитин где-то совсем рядом, ребята уходят.

«Дык-дык-дык-дык-дык» – слышен звук в коридоре. Затем тишина, стук посуды и снова: «Дык-дык-дык-дык».

– Лежачих кормят, – заметив мой взгляд, – поясняет сосед.

В нашей палате таких не было. Поэтому, что-то наподобие двуярусной тележки с установленными на ней кастрюлями, чайником, ложками, тарелками, дребезжа и постукивая медленно, проплывает мимо нашей палаты. Я внимательно смотрю на колеса тележки. Они не только не квадратные, они даже не восьмигранные. Странно. Откуда этот характерный звук? «Дык-дык-дык-дык».

В общем, поспать, как я понял, не получится. Тем более скоро обход, как проинформировал меня тот же сосед. И действительно – прошло совсем немного времени, как в палату вошли врачи. Но назвать это обходом можно только с огромной натяжкой. Обход от слова «обходить». Это же был скорее облёт, от слова «лететь». На следующий день я даже взял в руки телефон и установил таймер. Одна минута и сорок две секунды. И это на шесть больных в палате. Но и это ещё не лучшее время. Иной раз они успевали и за минуту тридцать секунд. Нетрудно поделить на шесть. В среднем 14-16 секунд на больного. И это они называют обходом?

Сегодня дежурный врач делал обход с заведующим отделением.

– Как самочувствие, как настроение? – спросил завотделением, подходя к кровати больного. Больной начал что-то мямлить про тошноту, головокружение, а секундомер в моей руке неумолимо отсчитывал 15 отпущенных секунд на ответ. Завотделением добродушно улыбнулся и перешёл к другой кровати, словно говоря: «Если Вас спросили, то это ещё не означает, что нужно отвечать».

– Самочувствие нормальное, – произнёс за больного врач, обращаясь к завотделением. Во вторник готовим к выписке.

Подошла моя очередь.

– Позавчера прооперировали. Острый аппендицит, шов в норме, самочувствие нормальное, – рапортовал врач, в упор глядя на меня, лежащего в домашнем халате под одеялом.

Через несколько секунд делегация покинула палату, оставив меня в полном замешательстве. Как? Как врач разглядел мой шов, спрятанный под одеялом, халатом и несколькими слоями марлевой повязки, приклеенный лейкопластырем, который с момента операции ещё никто ни разу не снимал? Точно: не иначе и он человек-рентген. Ну, как та терапевт, поставившая мне на расстоянии диагноз паховой грыжи.

Лежа в кровати, я предался воспоминаниям о своей юности. И о тех больницах, в которых не было дорогущего и новейшего оборудования, но были отзывчивые и добрые врачи и сестры. На обходе врач почти всегда садился на кровать к больному. Щупал пульс, просил высунуть язык, внимательно выслушивал. Куда всё это делось? А память уносила меня всё дальше и дальше, в те годы, когда мы жили большой и дружной интернациональной семьёй. Жили, как говорится, скромно, но весело. Что изменилось? Вот и сейчас же: заведующий отделением – армянин, хирург – татарин, санитарка – узбечка, пол моет молдаванка, в столовой на раздаче калмычка. Клумбы вокруг корпусов высаживают таджики. Почти весь Советский Союз в сборе. А вот элементарных доброты и отзывчивости я не видел. Наверное, встречаются и сейчас отзывчивость, внимание, доброта. Но за отдельную плату.

Покидая больницу, я медленно шёл по тенистым аллеям парка, окружающего больничные корпуса. Ярко светило солнце, щебетали птицы. Я оглянулся на здание, ища взглядом окно своей палаты. Постоял немного в раздумьях. «Всё, что ни делается, делается к лучшему», – произнёс я про себя. Как минимум я извлек два урока из этой больничной эпопеи. Первый: цени здоровье, пока оно у тебя есть. И второй: надо лучше работать, чтобы в следующий раз, если, конечно не дай Бог, попадёшь в больницу, ты смог позволить себе платное лечение. Бесплатная медицина – она и в Африке бесплатная. Хотя… как я слышал от бывалых людей, эта больница далеко не самая худшая. Но ведь и модернизация здравоохранения ещё не завершена…

Чем я только не увлекался в своей жизни. В самой ранней молодости занимался борьбой и боксом, каратэ и народными танцами , игрой на барабанах и футболом. Перепробовав всё это, годам к 18 ти вернулся в бокс, выступал на всевозможных турнирах чемпионатах. Звёзд с неба не хватал , но норму КМС выполнил. С начала перестройки , а вернее с появлением возможностей и финансов открыл для себя новый круг и этап увлечений. От горных лыж и дайвинга, до рафтинга и прыжков с парашютом. Не было в моей жизни только одного. Охоты и рыбалки. Съездил правда один раз с друзьями на охоту, но видимо как то не понял, не прочувствовал азарт . Протряслись в двух Уазиках, по каким то пашням и полям гоняя то ли зайца ,то ли косулю. Друзья светили фарами в ночи выискивая следы, наматывая круги ,но всё в пустую. Нет ,сказал я себе. Такая охота мне не нужна. Вот рыбалка ,другое дело. Сиди себе на бережку, закинув удочку, клюнуло, вытащил, снял рыбку, опять закинул. Любуйся природой, отдыхай и наслаждайся. Одно правда меня очень беспокоило, ужасно не люблю комаров. Нет я понимаю ,что я не один такой, навряд ли встретишь того кто скажет ; «Вот ,кого я особенно люблю , так это комаров. Лежишь порой в ночи ,ворочаешься, не можешь заснуть. И вот он, тут как тут нежно так, тонюсенько над ухом попискивает. И ты словно от колыбельной засыпаешь. А укусы? Это же просто одно удовольствие. Видишь ,что комар уже как бочонок, кровушки твоей напился, сидишь в предвкушении, ждёшь. Вот сейчас он улетит, и ты вдоволь и всласть начешешься.» Конечно, таких людей нет. Есть правда те , кто не особо то обращает на них внимание. Я же другой. Если в комнату ночью залетает комар, я буду ходить охотясь за ним с полотенцем, свернутой в рулон газетой или даже пылесосом ,пока не уничтожу его. Пылесос это как дальнобойное оружие, на тот случай ,если враг засел на потолке. Снимаешь насадку ,подставляешь горлышко трубы поближе к комару, включаешь пылесос и смело идёшь спать. В то время о котором я пишу , не было ни каких «раптеров» и иных приспособлений, уничтожающих этих гадов. Кроме разве ,что мази «Дэта» от запаха которой сам готов бежать ,словно чёрт от ладана. Но весь фокус в том ,что и бежать то некуда . Что бы комар не сел на тебя ,нужно было нанести крем себе на кожу и равномерно растереть. Но на ночь не намажешься же. Это так, для вылазки на природу.