Чуть поодаль, под охраной грифонов и выросших из земли лоз, эльфы тоже строятся для группового заклинания.

Вокруг оторванного куска вздыбливается земля, из нее выскакивают серые твари, щупальца, ударяют по эеранской армии, расплескивая по земле алую кровь. Проседает грозовой панцирь защиты и снова поднимается, когда чудовища и щупальца всасываются обратно.

Вспыхивают над ранеными печати исцеления, армия отступает.

А земля опять поднимается, и проседает купол, когда его обитатели выскакивают из земли, точно змеи из нор, ударяют отступающих эеранцев и орков. И кажется, что эта часть существа — дышит. Или бьется, как сердце.

Император и Рингран отдают приказания, тут же вступают в дело маги и драконы земли, ставят каменные блоки на пути чудовищ, а огнедышащие драконы зависают в воздухе, плюются яростным огнем. Водяные драконы встают в связку с озаранским королем, замораживающим насылаемые ими волны вокруг серых тварей. А драконы и маги воздуха смерчами вырывают обмороженных врагов и разрывают их на части, отшвыривают в сторону, ближе к изменившим танец оркам, и под действием их группового заклятия на замороженные ошметки падает молот из черной магии, сплющивает так, что на пару метров уходит под землю.

«Небо светлеет», — вдруг произносит Арен и выплевывает очередной раскаленный добела сгусток огня.

Ударив по врагам, с трудом поднимаю голову: черное небо вокруг Нергала все такое же темное, и луна светит ярко, но возле горизонта слева и справа сереет, будто размывается. Кажется, время вампирского бога истекает. С его помощью может пропасть и помощь Магарет.

«Надо атаковать быстрее, — предупреждаю я. — Магарет подняла свое войско, чтобы досадить Нергалу, она может уйти вместе с ним».

«Я передам отцу, Элору и Ринграну, — отзывается Арен. — Нам надо поторопиться».

Он выплевывает белые столбы пламени три раза подряд, и я всем телом чувствую, как от этого напряжения в его груди разливается пустота. Он устал. Я устала. И, если оглянуться на наших драконов... они почти все держатся на земле, хоть это и опасно, и частота их магических ударов после шока от внезапного нападения снизу, стала реже. И Элоранарр, как и мы летающий над войском Магарет и вампирами, плюется огнем не так часто, как раньше.

Пушинки или, правильнее сказать, инаи... больше не могут вытягивать из закрывшего прореху Безымянного ужаса свою магию. Огромные, как драконы, пушистые, крылатые, они на дальней стороне поле боя помогают заградительному отряду стихийных магов, щитовиков и земляных драконов: налетают на взбирающихся на каменные стены и щиты серых чудовищ, разрывают на части и отбрасывают назад, в сумятицу боя, не позволяя убежать, спрятаться где-нибудь в Эеране.

«Спасибо, Пушинка», — благодарю я.

«Наш яд на них не действует, это все, что мы можем сделать», — звучит в голове ее мелодичный, мощный голос.

И бой продолжается...

Заходящее солнце разливает алый свет по изрытой, измаранной кровью и серой жижей долине. Оно раскрашивает все, но грозовые облака щита на Безымянном ужасе и его оторванной части не подхватывают общий для всех окрас, будто солнце Эерана не может коснуться его. Хотя скелеты драконов и демонов,

упрямо грызущие разделившихся врагов, отливают розовым. Мерцают баллоны пяти дирижаблей.

Алое сияние, просвечивает трон Магарет и саму богиню смерти, и кажется, что она искупалась в крови. Напротив нее, на небольшом участке темного неба, на фоне затухающей луны парит Нергал. Преображенные вампиры собрались вместе и, коленопреклоненные, подняли к нему измененные его магией лица. Подходить к ним боятся, даже меня Арен попросил их не трогать, хотя нужно узнать, что с Никой и Санаду: в этой источающей магию, трансформированной в жуткую форму толпе их узнать невозможно. И хотя многие безвозвратно сгинули внутри Безымянного ужаса, я утешаю себя тем, что среди уложенных в отдалении тел Ники и Санаду нет.

Мягкая мелодия флейты Нергала спорит с трелями и перекатами эеранских бардов, подбадривающих наши измотанные долгим боем войска и целителей, разливающих над нуждающимися массовые лечебные печати, среди попавших в их сияние — Иссена, играющий рядом с ней Геринх, Ингар. Особо тяжелых лечат отдельно, направляя на них по несколько групповых печатей. Там сражаются за жизнь Бальтара и Вильгетты.

Демоны собрались возле исследовательского контейнера, тоже лечатся, совещаются. Прощаются с убитыми.

Ни одной серой твари не осталось на поле боя, и выстроившиеся по широкому периметру маги земли, сканируя пространство под ними сложными групповыми заклятиями, уверяют, что под землей никто не ползает, никто не пытается пробиться сквозь растянутую там щитовиками сеть.

Инаи громадными пушистыми шарами лежат на земле, отдыхают после сражения.

Итак, мелочь мы уничтожили, но что делать с самим Безымянным ужасом? Подставившим нам свой непробиваемый щит. Больше не открывающим пасти так часто. Но почти неуловимо откачивающим магию из пропитанного ею воздуха.

Мы с Ареном сидим на креслах в ставке Эеранского командования, с его подачи — чуть в отдалении от тента, под которым отпиваются зельями правители и генералы. Одиноко шелестит листьями потрепанное эльфийское дерево, вырастившее для четырех выживших наместников сидения. К счастью, среди спасшихся — приютивший вампиров Беарион и отец Валариона Сейран. Человеческих королей потряхивает, только к двоим вернулись живыми, хоть и слегка помятыми, личи.

Элоранарр, как и мы, предпочел отсесть от остальных, и от нас с Ареном тоже, зато в компании Риэль. Что-то бормочет, пока она вмазывает в свою покусанную шею лечебную мазь и, судя по то и дело поднимающимся рукам Элоранарра, он жаждет помочь, на что поминутно получает короткие рубленые ответы, вынуждающие его снова укладывать руки на колени или браться за бутылку с восстанавливающей водой. Когда Риэль заканчивает с раной, он протягивает ей свою бутылку.

Рядом торчит копье с насаженной на него головой Заранеи.

Попивая целебную воду, созерцающий жуткий трофей Арен вдруг тихо произносит:

— С недраконами-избранными приступы коллекционирования редко случаются, но боюсь, как бы мама не начала собирать головы врагов.

Поперхнувшись целебной водой, закашливаюсь. Арен бережно похлопывает меня между сведенных судорогой лопаток.

— Нет, я не против, — рассуждает он. — Но если коллекция будет открытой, получится немного неловко. И неэстетично. Надеюсь,