Сотрудники чайного салона «Канель» следили за ее деятельностью издалека и хранили для нее статьи из газеты «Паризьен», один из номеров которой вышел с фотографией «анархистского» транспаранта их группы на первой странице: «Они хотят для нас дерьмовой работы за гроши».

Проспект, на котором располагался салон «Канель», неподалеку от станции метро «Пон-де-Нёйи», был царством золота – начиная с белокурых женщин с крошечными светло-палевыми собачками и заканчивая охряными фасадами зданий акционерных обществ и банков.

Старший менеджер Дельфина не уставала повторять, что завсегдатаи чайного салона – это не кто-нибудь, а артисты с расположенных поблизости телестудий. Дельфина звала их по именам. Мэллори и Астрид, снимавшиеся в сериале «Под солнцем», обожали провансальский пирог. Жанис, выступавшая на подпевках у Франсуа Фельдмана, любила карамельный чай и шоколадный кекс.

Восхищенное выражение, не сходившее с лица Дельфины, и нервозность, с какой она поглядывала на свои пальцы с длинными ногтями, покрытыми блестящим бежевым лаком, – не дай бог, хоть один сломается, – придавали ей трогательный вид так и не повзрослевшего подростка. Она задалась целью создать в заведении «фирменный стиль»: приказала оклеить стены в туалетах обоями ар-деко и планировала переодеть официанток в новую форму – коротенькие юбочки цвета бордо с бантом из черной тафты на бедре и черные рубашки в стиле боулинг.

Лара возмущалась: она ни за что не станет носить эту дурацкую форму, слизанную из американского телефильма, чтобы потешить тщеславие хозяйки. Три другие официантки – две студентки, ее ровесницы, и Кристель, недавно отметившая сорокалетие, – возражали: зато не будем пачкать свою одежду. Нет, это вопрос принципа, настаивала Лара: мы продаем свое время, а не свое тело. Кристель задала ей простой вопрос: каким образом ее положение ухудшит какая-то жалкая тряпка, чем сбила ее с толку. «Если ты откажешься, Лара, тебя просто уволят, потому что Дельфине глубоко плевать на твои принципы».

Нераспроданные пироги она уносила домой, радуя в дни своих дежурств приятелей бесплатным угощением; в ее практике это была наименее противная работа, особенно по сравнению с дизайнерским бутиком Agnes В, где она служила продавщицей, или Школой изящных искусств, где подвизалась натурщицей. Если бы не эта история с новой формой!

Она никогда не призналась бы, что испытывает детский восторг, произнося: «С вас десять франков пятьдесят, пожалуйста, плюс двадцать, желаете что-нибудь еще?» Она чувствовала себя взрослой, и остальные в это верили: вот она, Лара, настоящая официантка.

Ей нравилось расставлять на салфетках чашки и блюдца, нравился опустевший зал с перевернутыми стульями, нравился аромат корицы и кардамона; в 11:15 она с удовольствием обедала вчерашними остатками, деля трапезу с вышибалой-тамилом и поваром-пакистанцем.

Дней через десять Лара научилась отличать актеров от музыкантов. Первые громко разговаривали, выплескивая энергию, скопившуюся за часы ожидания на съемочной площадке. Музыканты не ждали, что кто-нибудь их узнает.

По пятницам они бронировали большой стол для танцовщиков из «Балетов Малько», выступавших в телевизионных варьете. Ларе они казались странными – какие-то анемичные бродяги: бледные лица, круги под глазами, множество шерстяных одежек сомнительной свежести, спущенные на щиколотки гетры, выглядывающие из-под безразмерных свитеров спортивные штаны, замотанные шарфом шеи… При ходьбе они волочили ноги. И только осанка – прямая спина и высоко поднятая голова – не соответствовала общему облику этих измученных созданий.

Один из них оставил ей свой номер телефона; судя по всему, Эрик не придавал особого значения своей инициативе, предоставив решать Ларе: если она захочет, они встретятся и переспят.

С ним было приятно – молодое гладкое тело, ноль запаха, что неудивительно: танцовщики принимали душ после репетиций три раза в день. Снова одевшись, они почти не разговаривали; выпили чаю с кексом, и каждый вскользь упомянул о своих затруднениях: он искал ветеринара для своего кота, а Лара – новую соседку по квартире, потому что предыдущая, Лиз, вернулась домой, в США. Выяснилось, что Эрик как раз знает одну танцовщицу, которая ищет комнату.

Все произошло легко и просто. Лара позвонила девушке, и назавтра та пришла с папкой, в которую сложила выписки из зарплатной ведомости. Лара не стала их смотреть – ей не хотелось выступать в роли Дельфины, проверяя платежеспособность своей ровесницы. Для пущей солидности та перечислила передачи, в которых участвовала, и назвала несколько имен продюсеров и телеведущих: Сабатье, Дрюкер… Лара ее перебила: если честно, она не очень следит за развлекательными шоу, но мы не всегда выбираем работу по своему вкусу Клео? Это что, уменьшительное от Клеопатры? Или ее назвали в честь героини фильма Аньес Барда «Клео от 5 до 7»? Новая соседка пробормотала, что не смотрела этот фильм.

В коридоре Клео остановилась перед висящими на стене плакатами.

Она изучала их внимательно, как схему метро в незнакомом городе, что смутило Лару; под недоуменным взглядом Клео ее любимые лозунги превращались в заклинания. Клео извинилась: она ничего не смыслит в политике.

Но она хотя бы слышала о недавнем захвате центров занятости? Об акции в «Бон Марше»? Сегодня вечером в Жюсьё будет сбор «счастливых безработных». Может, ей интересно? Мы не треплем попусту языком, как те политиканы, за которых нас призывают голосовать, и вообще, если бы выборы что-то меняли, их бы давно запретили. Клео вежливо кивнула и взяла дубликат ключей, пообещав, что завтра вернется с вещами.

По утрам, перед тем как идти на репетицию, Клео мыла в раковине свою чашку, вытирала насухо и ставила на полку; принимая душ, она запиралась в ванной; покидая квартиру, никогда не хлопала дверью; ей никто не звонил на городской телефон и не оставлял сообщений на автоответчике. О ее присутствии говорили только висящие на сушилке лосины и колготки, а также запах камфары в ванной комнате. Она вообще ела? Похоже, что нет; продукты Лары лежали в холодильнике, как и лежали; она ни разу не видела, чтобы в раковине валялся нож, которым кто-то торопливо отрезал себе кусок сыру. По пятницам и субботам Лара поздно вечером слышала, как поворачивается ключ в замке; в другие вечера Клео торчала у себя в комнате. Лара стучала к ней в дверь: «Ко мне друзья пришли, выпьешь с нами?» Клео, сидя по-турецки на кровати, вежливо отказывалась: «Я лучше почитаю». В руках она держала двойные листы, вырванные из школьной тетради.

Лара оставляла ей на кухонном столе стикер: «Если хочешь, можем сегодня вечером вместе поужинать», который позже находила с припиской из пяти слов и многоточия: «Извини у меня репетиция допоздна…»

Тем, кто удивлялся, что соседка вечно где-то прячется, – товарищам по политической деятельности и родителям – Лара со вздохом отвечала: «НИКОГДА не дели квартиру с балериной. Скучнее этой девицы свет не видывал. Ее вообще ничего не интересует, кроме больных ног и Уитни Хьюстон, от которой она балдеет».