— А давайте — услуга за услугу? — предложил Илья Алексеевич.

Гордей Саввич с любопытством взглянул на гостя.

— Да что мне от вас взять-то? — протянул он, с трудом скрывая накативший азарт.

— Я вам раскрою личность вашего арестанта, а вы мне покажете копию записки.

— Возможно ли такое?.. — неуверенно пробормотал Пучков, всею душою желая исполнить волю преосвященнейшего владыки.

— Это вор-карманщик Кура-Цыруль, мещанин из Одессы, — сообщил Ардов.

Трехпалый арестант сощурился и пристально уставился на Ардова. Пучков обождал, будут ли протесты от задержанного, но таковых не последовало. Выходило, что столичный гость угодил в самое яблочко.

— Ого! — выразил восхищение письмоводитель. — Откуда же вы так осведомлены, ваше благородие?

— Да так… — смутился Илья Алексеевич, — слыхал кое-что… Так как насчет записки?

Пучков принялся рыться в кипе папок и бумаг, наваленных на столе. Наконец он разыскал серое паспарту с наклеенной на него карточкой. На картонке имелся конгрев[38]: «Фотосалонъ А. И. Зоммера. Сестрорѣцкъ».

— Зять на пляже фотографический кабинет держит, — пояснил чиновник. — Так что по части фиксации у нас дело не хуже, чем в столице, поставлено.

Илья Алексеевич взглянул на снимок.

— Можете забрать, — расщедрился Гордей Саввич. — Расследование от нас изъято, так что пользы от этой карточки все равно никакой.

— А это что?

Илья Алексеевич указал на изящный блокнотик в кожаной обложке с серебряными уголками, который во время поиска фотографии извлек из-под бумаг Пучков. На обложке имелся нанесенный цветными красками полустертый геральдический знак, ощетинившийся во все стороны разного рода оружием; наверху располагалась султанская тугра[39], в центре имелся щит с чалмой падишаха, а внизу полукругом висели пять медалей. Это был герб Османской империи.

— Изъяли у этого Цыруля при обыске, — охотно пояснил письмоводитель и протянул изящную вещицу Ардову.

Сыщик полистал страницы, испещренные пометками на чужом языке. Дойдя до корешка вырванной страницы, он перевел взгляд на только что полученную фотографию — сомнений быть не могло: на снимке была запечатлена страница именно из этой книжки! Записной книжки турецкого посла Хусни-Паши, украденной у него карманником из Одессы Курой-Цырулем несколько дней назад.

— Вы позволите задать несколько вопросов вашему узнику? — испросил Ардов позволения у хозяина участка.

— Милости прошу, ваше благородие, — со всем радушием отозвался Пучков, подливая в прибор чернила — ему предстояло подробно описать в рапорте результаты многотрудной деятельности по установлению имени задержанного преступника.

Илья Алексеевич подошел к решетке. Кура-Цыруль смотрел на него полным ненависти взглядом.

— Как я понимаю, вы у посла не только книжку, но и табакерочку позаимствовали? — небрежно начал сыщик.

Как ни старался сохранить неприступный вид бывалый маравихер, но столь невероятная осведомленность о его тайных похождениях враз сбила с него всякую спесь. Кура-Цыруль вытаращил глаза.

— Надо полагать, именно для этого дела вас из Одессы и пригласили? — продолжил делиться размышлениями сыщик. — Где покупали?[40] Думаю, где-нибудь на приеме? Не так-то много мест, где можно оказаться рядом с послом, не вызвав подозрений, верно?

Злой блеск, который источал взор карманщика, сменился страхом.

— А ваши наниматели вас предупредили, что при изобличении подозреваемого в краже у подданного иностранной державы, принадлежащего к обыкновенным или чрезвычайным посольствам и миссиям, таковой передается для совершения правосудия в пределы того государства, подданному которого был нанесен ущерб? — начал плести узоры Ардов. — Не знали? Это же 171-я статья Уложения о наказаниях.

Илья Алексеевич уставился в окошко, словно болтовня с задержанным не представляла для него никакой важности — так, возможность погаерничать[41] перед попавшим в незавидное положение человеком.

— Оно, может, и ничего, — как бы рассуждая сам с собой, продолжил сыщик. — Посмóтрите, как в других странах житье обстоит… Правда, тут такая неприятность имеется… — Илья Алексеевич обернулся к Цырулю и изобразил на лице фальшивое сострадание. — В Турции-то свои наказания за кражу придуманы. Фалака — слыхали? Это они такую кару изобрели за небольшие провинности вроде мелких краж или пьянства. Бьют палками по босым ногам. По подошвам.

Привлеченный лекцией о турецком уголовном праве, к решетке подошел и второй задержанный. Сам же Кура-Цыруль слушал добровольного просветителя с застывшей на лице гримасой боли.

Получив благодарных зрителей, Илья Алексеевич ощутил прилив несвойственного ему ухарства, который увлек его в дальнейшую театральную импровизацию.

— Преступника кладут на спину, а ступни заключают в деревянную колодку — она-то как раз фалакой и называется, — и поднимают на веревке повыше, чтобы экзекутору было сподручней наносить удары по подошвам.

Ардов не поленился, взгромоздился на соседний свободный стол и выставил перед собой ноги, чтобы возможно нагляднее представить картину истязаний. Представление не могло не привлечь внимания и письмоводителя Пучкова, который отложил рапорт и тоже с интересом уставился на рассказчика.

— Розги примерно два метра в длину, — прикинул Илья Алексеевич, будто рассматривал орудие казни, — не толще большого пальца.

Интонации его рассказа были доверительными, словно он от всей души делился сокровенным знанием с добрым приятелем.

— Берут обыкновенно прутья ивы или тополя… Ну, еще гранатовое дерево используют… Поскольку розги эти легко ломаются от ударов, специальный человек стоит рядом и подает палачу свежие… Иногда такое бывает, что для каждого удара новый прут используют, — отметил он с каким-то восторгом, мол, вот до чего эти турки старательно работу выполняют. — Ударов наносят немного, больше 75 не бывает — запрещено.

Настала тишина. Разыгранное Ардовым представление произвело впечатление.

— За 75 ноги, поди, нацело отобьют! — возмутился второй обитатель кутузки, хотя его угроза фалаки вроде бы и не касалась.

— Ой, забыл совсем! — спохватился Илья Алексеевич. — Вы же не у простого человека украли-то! — обратился он к Цырулю. — У посла. А посол-то в чужой стране самого султана представляет. Это считается, что вы высшего османского правителя оскорбили. Тут фалака не подойдет… Здесь уже 201-я статья ихнего турецкого закона применяется…