— Заткни свою грязную пасть, — сказал ему Слоут. — Этодерьмо, как ты выразился, стоит вдвое больше твоего недельного заработка. Я бысейчас пристрелил тебя, идиот, и единственная причина, по которой не делаюэтого — это то, что на два процента ты прав; но если ты еще когда-нибудьзаговоришь со мной и скажешь больше, чем «Здравствуйте, мистер Слоут», япристрелю тебя так быстро, что ты даже моргнуть не успеешь.

С тех пор мерзавец Ди-Джель боялся приблизиться к нему, дажекогда прощался. Иногда из окна Слоут замечал, что тот поглядывает в его сторонус задумчивым видом.

Взглянув на себя в зеркало, он обнаружил, что выражение лицау него точно такое же, как у Фила Сойера в последние секунды его жизни — тогда,в Юте.

Он улыбался.

Фил Сойер недооценивал Моргана Слоута с момента ихзнакомства, когда они были вольнослушателями в Йельском университете. Его тогдабыло легко недооценить — восемнадцатилетнего провинциала из Акрона, неуклюжего,толстого, с претензиями и амбициями, впервые в жизни покинувшего Огайо.

Слушая, как его соученики болтают о Нью-Йорке, о «21» иАистинском клубе, о встрече с Брубеком на Байсин-стрит и Эрролом Гарнером вВанкувере, Морган старался сохранять невозмутимый вид.

— Я предпочитаю злачные места, — с важным видом сообщал онтак часто, как мог.

— Какие злачные места, Морган? — интересовался ТоммиВудбайн. Остальные хихикали.

— Сам знаешь. Бродвей или Вилидж. Примерно так.

Смеялись еще дружнее. Он был непривлекателен и плохо одет;его гардероб состоял из двух грязно-серых костюмов, висевших на нем мешком. Ещев колледже Слоут начал лысеть, и сквозь реденькие волосики на макушкепросвечивала розовая кожица.

Нет, он не был красив, и это было частью его сущности. Другие— поглощенные театром, как и они с Филом — тяготели к красивым лицам,прекрасным зубам, отличным манерам. Все они хотели стать актерами,драматургами, авторами песен. Слоут же всегда видел себя только продюсером.

Сойер и Том Вудбайн, казавшиеся Слоуту невообразимобогатыми, жили с ним в одной комнате. Вудбайна театр интересовал исключительнос эстетической точки зрения, да еще потому, что это интересовало Фила. Юноша издругого круга, Томас Вудбайн отличался от остальных удивительной серьезностью илюбовью к занятиям. Он хотел стать юристом, и, казалось, был справедлив ибескомпромиссен, как и подобает судье. (Большинство же его знакомых считало,что у Вудбайна есть серьезное препятствие — стеснительность.) В отношенииСлоута Вудбайн не проявлял никаких комплексов, проповедуя скорее жизньправильную, чем обеспеченную. Конечно, у него было все, и если он что-то терял,то ему сразу же это возмещали; как же мог он, такой справедливый и дружелюбный,быть заносчивым?

Слоут почти бессознательно сторонился Вудбайна и не могзаставить себя называть его «Томми».

За четыре года Слоут поставил две пьесы: «Нет выхода»,названную студенческой газетой «неистовым беспорядком», и «Вольпон». Этапостановка была охарактеризована как «слащавая, циничная и зловещая». Многие изхарактеристик подошли бы и самому Слоуту. Во всяком случае, он вовсе не былталантливым режиссером — Морган не отличался даром видения. Но его амбиции неугасли, они по-прежнему тлели. Слоут хотел быть на виду, впереди всех. ФилСойер тоже иногда начинал мыслить подобным образом, поскольку не был уверен,что его любовь к театру взаимна. Он решил, что можно использовать свой талант,представляя писателей и актеров.

— Давай поедем в Лос-Анджелес и откроем там агентство, —заявил Фил спустя некоторое время. — Наши родители сочтут нас ненормальными,но, может быть, дело все-таки выгорит.

Фил Сойер — Слоут понял в то самое мгновенье — вовсе не былбогат. Он только выглядел богатым.

— А когда мы прочно встанем на ноги, то пригласим Томми вкачестве юриста. К этому времени он уже закончит изучать право.

— Ну что ж, я согласен, — ответил Слоут, думая, что сумеетвоспрепятствовать появлению Вудбайна в свое время. — Как же мы будем называться?

— Как тебе нравится «Слоут и Сойер»? Или в алфавитномпорядке? Или…

— «Сойер и Слоут», конечно. Это будет правильно, посколькуидею подал ты, — заявил Слоут (чертыхаясь про себя при мысли, что его партнертеперь всегда будет первым, а он — лишь вторым).

Конечно, родители сочли их идею безумием, как и предсказывалФил, но партнеры все же выехали в Лос-Анджелес на взятой в аренду машине(машину брал Морган — еще один показатель того, как многим Сойер обязан ему),сняли офис в Северном Голливуде, — здание славилось своими крысами и тараканами— заказали визитные карточки и стали посещать клубы. Четыре месяца ихпреследовали сплошные неудачи. У них был комик, который пил слишком много,чтобы выглядеть смешным; писатель, который не умел писать, артистка, любящаяденьги до такой степени, что была готова продать своих агентов. Но как-тооднажды, после виски и марихуаны, хихикающий Фил Сойер поведал Слоуту оТерриториях.

«Знаешь ли ты, что я могу сделать, ты, честолюбивый болван?О, дружок, я могу путешествовать. Все время».

Вскоре после того, как они уже путешествовали оба, Фил Сойервстретил на вечеринке подающую надежды молодую актрису, и через час имел ихпервого значительного клиента. А у той было три подруги, которым не повезло симпресарио. А у одной из подруг был приятель, который написал действительнохороший киносценарий и нуждался в продюсере, а у приятеля был свой приятель… Неуспел истечь третий год их совместной деятельности, как у них объявились новыйофис, новое жилье и порядочный кусок голливудского пирога. Территории, какхорошо знал и не мог до конца понять Слоут, помогали им. Сойер работал склиентами; Слоут с деньгами, инвестициями, деловой стороной агентства. Сойертратил деньги — банкеты, авиабилеты; Слоут копил их, что приносило емуудовлетворение и давало возможность вскарабкаться повыше. Слоут вкладывалденьги в землю, промышленность, в бизнес, в акции. К моменту прибытия вЛос-Анджелес Томми Вудбайна «Сойер и Слоут» стоили не менее пяти миллионов.

Слоут заметил, что все еще смущает однокашника. Томмиприбавил в весе тридцать фунтов, и в своих голубых костюмах (стоимостью неменее трех сотен каждый) выглядел заправским судьей. Его щеки всегда слегкалоснились (алкоголик? — удивлялся Слоут), манеры были блестящими, как и раньше.В уголках глаз лучились смешинки. Слоут почти сразу же понял то, что Фил Сойерникогда бы не узнал, если бы ему не рассказали: Томми Вудбайн жил со страшнойтайной — он был гомосексуалистом, и сам себя называл «петушком». Это многоеупрощало — даже убийство Томми.

Потому что насильники должны быть казнены, верно? И какомуже подростку захочется быть изнасилованным идиотом весом в двести десятьфунтов? Можно сказать, что Слоут спас Фила Сойера от тяжелой руки правосудия.Сойер сделал Слоута своим душеприказчиком и опекуном его сына. Когда этопроизошло, убийцы из Территорий — те самые двое, которые некогда пыталисьизнасиловать мальчика — были извлечены из того мира и арестованы до того, каксмогли вернуться домой.