– Безопасность, признаюсь, никогда меня особенно незаботила, – сказал он. – Но в данном случае речь идет не только о моейсобственной безопасности, но еще и о безопасности многих других людей. Так что,пожалуйста, сделайте все, о чем я вас попросил. Если билетов на самолет уже непродают, воспользуйтесь броней. А я до вечера пробуду в этой комнате. –Шривенхем только открыл было рот, чтобы выразить недоумение, как сэр Рупертпояснил: – Официально я болен. Приступ малярии. – Шривенхем кивнул. – Так чтоесть я не буду.

– Но мы могли бы прислать вам сюда…

– Двадцатичетырехчасовой пост для меня пустяк. Мне случалосьв путешествиях голодать гораздо дольше. Делайте, что я вам велел.

Внизу Шривенхема окружили сотрудники, но он в ответ нарасспросы только со стоном ответил:

– Целая драма плаща и шпаги. Никак не пойму, что это зафигура такая, сэр Руперт Крофтон Ли. То ли он от природы такой, то липрикидывается. С этим своим широким плащом, бандитской шляпой и прочимипричиндалами. У меня один знакомый читал какую-то его книгу и говорит, что,может, он и самохвал, но он действительно побывал во всех этих местах и все этос ним действительно было, – а я как-то не представляю себе… Хоть бы уж ТомасРайс выздоровел и взял на себя ответственность! Да, кстати, что такое «зеленьШееле»?

– «Зелень Шееле»? – переспросил его приятель и прищурился. –Кажется, это клей для обоев? Или нет? Какая-то отрава. Одно из соединениймышьяка.

– Вот тебе на! – изумился Шривенхем. – Я думал, заболевание.Вроде дизентерии.

– Да нет же, это что-то химическое. С помощью чего женыотправляют мужей на тот свет, а мужья – жен.

Шривенхем озадаченно молчал. До его сознания постепеннодошло одно неприятное обстоятельство: Крофтон Ли намекал ему, что у ТомасаРайса, советника по Востоку при Британском посольстве, не гастроэнтерит, амышьяковое отравление. Мало того, сэр Руперт еще сказал, что и его жизнь тоже вопасности. И объявил о своем намерении предстоящие сутки не есть и не питьничего, что приготовлено в посольстве. Это потрясло Шривенхема до глубины егопорядочной британской души. Он не знал, что думать.

Виктория, принужденная дышать густой коричневой пылью, ввосторг от Багдада не пришла. Всю дорогу от аэропорта до отеля «Тио» ее оглушалневыносимый шум. С одуряющим постоянством гудели автомобили, раздавалисьсвистки, людские вопли и снова упорные, бессмысленные автомобильные гудки. Даеще в шум улицы тоненькой струйкой вливалась беспрерывная болтовня миссисГамильтон Клиппс.

Так что в отель «Тио» Виктория приехала немного одуревшая.

От шумной улицы Рашид к Тигру вел узкий проулок. А тамнесколько ступеней вверх, и вот уже у входа в отель их встречает толстыймолодой мужчина с ослепительной гостеприимной улыбкой от уха до уха и прижимаетих – метафорически – к своей жирной груди. Очевидно, это и есть Маркус, или,правильнее сказать, мистер Тио, владелец гостиницы.

Его приветственная речь то и дело перемежалась громогласнымиуказаниями обслуживающему персоналу:

– А, вот вы и опять у нас, миссис Клиппс, – но что с вашейрукой? – что это на ней надето? (Куда, дурни, тащите за ручку? Оборвется! Неволочите по полу пальто!) Ах, дорогая миссис Клиппс, какая ужасная погода вдень вашего приезда! Я думал, самолет нипочем не сядет – он все кружил надаэродромом, и я сказал себе: «Маркус, уж как кто, а ты не будешь летать насамолетах – к чему вся эта спешка?». Вы, я вижу, привезли с собой молодую леди?– новая симпатичная барышня в Багдаде, это прекрасно! Почему же мистер Харрисонне приехал вас встретить? – я ждал его вчера – но, дорогая миссис Клиппс, выдолжны немедленно что-нибудь выпить.

И вот, все еще чуть сомлевшая, испытывая легкоеголовокружение от двойной порции виски, которую, отметая возражения, еезаставил выпить Маркус, Виктория очутилась в комнате с высокими выбеленнымистенами, где стояла большая кровать с медными спинками, французский туалетныйстолик по последней моде, старый викторианский платяной шкаф[68] и два яркихбархатных кресла. Ее собственный скромный багаж покоился у ее ног. Дряхлыйжелтолицый старичок с белыми бакенбардами, развешивавший в ванной полотенца,спросил, улыбаясь и кивая, не желает ли она, чтобы ей нагрели воду для ванны.

– А сколько на это нужно времени?

– Минут двадцать – полчаса. Я тогда пойду греть.

И с отеческой улыбкой вышел. Виктория села на кровать,испытующе провела ладонью по волосам. Волосы пропылились и слиплись, лицо,обсыпанное песком, горело. Она посмотрелась в зеркало – из брюнетки онапревратилась в шатенку с красноватым отливом. Отвернув край портьеры, Викториявыглянула на широкий балкон, выходивший на реку. Но Тигр за облаком густойжелтой пыли был не виден. Охваченная унынием, Виктория сказала себе: «Фу, какоеотвратительное место».

Но потом взяла себя в руки, вышла на лестничную площадку ипостучалась в дверь миссис Клиппс. Ей еще сначала надо было хорошенькопотрудиться ради ближнего, прежде чем можно будет заняться собственнымотмыванием и приведением себя в божеский вид.

После ванны, обеда и довольно долгого сна Виктория вышла изсвоей комнаты на балкон и стала смотреть на реку уже совершенно другимиглазами. Пыльная буря улеглась. Вместо желтого марева над Тигром разливалосьбледное голубое сияние. А на том берегу вырисовывались изысканные силуэты пальми разновысоких зданий.

Снизу, из сада, до Виктории донеслись голоса. Она подошла кперилам и выглянула.

Миссис Гамильтон Клиппс, эта неутомимая болтунья и добраядуша, уже успела завязать знакомство с дамой из соседнего номера, типичнойангличанкой-путешественницей неопределенного возраста, без которых не обходитсяни один заграничный мало-мальски крупный город.

– …и что бы я без нее делала, просто не представляю себе, –говорила миссис Клиппс. – Необыкновенно милая девушка! И из такой хорошейсемьи. Племянница епископа Ллангоуского.

– Какого епископа?

– Ллангоуский, по-моему, он называется.

– Глупости, такого не существует, – сказала та.

Виктория нахмурилась. Знает она этих английских старушек, ихвымышленными епископами не проведешь.

– Ну, должно быть, я неправильно запомнила имя, – сказаламиссис Клиппс с сомнением. – Но все равно, – тут же воодушевившись, продолжалаона, – это очень обаятельная и толковая девушка.

– Гм, – неопределенно отозвалась ее собеседница.

Виктория немедленно приняла решение держаться от нееподальше. Интуиция ей подсказывала, что таких морочить слишком уж сложно.